Никита Аверин - Охота на Нострадамуса

— Ничего, я же говорил, — еще немного подождав для уверенности, Паташик снял очки и устало протер глаза. — Кейт, если батарею сожжем без выписанного разрешения на применение оборудования, мне самому по шапке дадут. Давай выключать…

— Погоди, еще пару секунд. Ну, давай же, — едва слышно попросила у прибора замершая Кейт. — Пожалуйста.

— Склонен поверить ботанику, — почти в самое ухо прошептал Муни, засовывая в рот сигарету. — Надо сворачиваться, завтра еще куча работы.

— Эй… — вдруг выкрикнул кто-то. — А это еще что за хрень? Смотрите! Вон там!

Все повернулись в указанном направлении, и в следующее мгновение в ангаре воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь едва слышным жужжанием трудящегося сканера, слой за слоем продолжавшего детально прощупывать помещение, словно ресторанный шеф привычными движениями листик за листиком «раздевал» качан капусты. Люди молча смотрели на плавно открывающуюся картину, словно перед ними поднимался театральный занавес, знаменуя собой начало представления. Стоящий рядом с замершей Кейт Муни, не заметил, как отвалилась налипшая на нижнюю губу сигарета, спикировавшая на пол и откатившаяся к ботинку.

— Вот оно, — чувствуя как внутри все сжимается, заворожено прошептала девушка.

В навалившейся тишине любой звук раздавался резко и звучал, словно выстрел из пистолета в пустой бочке. Кейт разжала кулаки, почувствовав, как налетевший в щели ворот ветерок лизнул вспотевшие пальцы, подрагивающие от предвкушения. Прозвучал тихий писк, и сканер закончил обрабатывать помещение. Лазерные лучи исчезли, оставив после себя медленно исчезающие изображения на слоях.

— Предпоследний слой зафиксировать, — Паташик опомнился, едва успев дать команду согласно пикнувшему сканеру, из щупалец которого послушно брызнули лазерные лучи, сконцентрировавшись на стене, где за слоем копоти и свеженанесенной краской они увидели это.

В ангаре никто не двинулся, словно он за сутки превратился в склад, где хранились бесхозные одетые манекены.

— Пресвятая Дева Мария, — оглядев открывшуюся картину, не поворачивая головы, едва слышно пробормотал Муни. — Он же настоящий псих!

Монотонное дребезжание вагонов несущейся за окном электрички, заставляли Дениела скрежетать зубами, и каждый раз снова и снова накрывать голову слежавшейся вручную застиранной подушкой с такой силой, словно он хотел оставить на ней отпечаток своего лица. Когда же этот кошмар закончится. Ну и райончик. Ладно, он готов потерпеть для дела. Шуму с исчезновениями денег наделано немало, и по его следу наверняка уже идут ребята из конторы.

— Ничего, дочка. Осталось совсем чуть-чуть.

Нашарив на полу стакан, Дениел сел и долил в него остатки из полупустой бутылки. Может хоть алкоголь поможет ему, наконец, забыться. Тусклый электрический свет из окон проносящихся вагонов размеренно метался от стены к стене, словно Дениел находился рядом с гигантским дискотечным стробоскопом. Как жук в коробке, с просверленными дырочками, сквозь которые дети пугали насекомое фонариком, водя им из стороны в сторону. «Какой идиот вообще может к этому привыкнуть?» — с досадой думал он, вспомнив слова одного умника, нахваливавшего подобные районы, в очереди на биржу труда, куда он ради интереса наведался, пока заметал следы. Ненависть, пьянство, расизм и безработица. Страна катилась ко всем собачьим чертям. Увиденное вновь наполнило его решимостью, отступившую было после ранения во время перестрелки у инкассатора. Унылое, зажравшееся стадо. Им всем было нужно открыть глаза…

Дурум-ту-дум! Дурум-ту-дум! В открытую форточку вместе с ветром, качнувшим тонкую китайскую занавеску, пахнуло ночной прохладой спящего города. Повеяло закусочными, бензином, сладкими грезами и безутешной тоской, миллионами человеческих жизней, и мириадами неискупленных грехов. Отмоленных и не очень. Забытых и отмщенных. Все эти нескончаемые следы пребывания рода человеческого, которые не способен был скрыть даже обманчиво безмятежный полог темной ночи.

— Грехи, это единственное, что мы оставляем на этой земле, да детка? — ни к кому не обращаясь, Дениел залпом осушил стакан.

Наконец последний вагон пронесся мимо и он устало поправил подушку, вслушиваясь в затихающее дребезжание сервиза за соседской стенкой. На лестнице скрипнула дверь, послышалась неразборчивая китайская речь. Мужчина и женщина, судя по голосам явно «местные» о чем-то ожесточенно спорили, затем послышалась возня и сразу же несколько звонких шлепков. Пружинисто подскочив с кровати, Дениел быстро пересек крохотную каморку, выделенную ему под квартиру, и прислонился к стене, стараясь рассмотреть коридор через узкую полоску света между дверью и косяком. Снаружи сладковато пахнуло кальяном, легонько защекотав ноздри — где-то курили опиум. Одна рука проверила цепочку на замке, другая потянула из-за ремня нож, вдруг застыв на половине пути.

Нет. Нельзя.

Находящиеся в коридоре еще некоторое время боролись, потом послышался глухой удар и мужчина охнул. Коленом в пах — догадался Дениел. Поторопился ты, парень. Высокий женский голос в последний раз обиженно крикнул, и вниз по лестнице застучали быстро-быстро переставляемые каблучки. Мужчина, яростно прохрипев, шумно последовал за ней, и наблюдавшего в отверстие Дениела на мгновение заслонила его ломаная тень. Он еще немного подождал.

— Чертова страна.

А что бы он сделал? Заступился за девушку? Тоже мне, герой. А если это проститутка (на первом этаже располагался дешевый бордель, который крышевали местные копы, а основной контингент составляли работники ближайшего порта, да всякая неприметная шушера, совавшая сюда нос, когда начинали водиться деньги), которой вдобавок уже наверняка заплачено — среди определенного контингента ночных бабочек, особенно приезжих такая мера расчета была обычной нормой. А ввязываться в драку с сутенером, наверняка дежурившим на лестнице, или что еще хуже, с дружками, в машине на улице и которые сорвутся, только подай условный сигнал, не было ни сил, ни желания. Это не его дело. Каждому свое.

Осторожно отодвинув занавеску, Дениел быстро оглядел двор. Внизу громко хлопнула дверь и в ярком пятне мягко переливающегося света от вывески, опережая девушку, протянулась ее длинная тень. Следом появилась невысокая девчонка с рыжей копной волос, явно парике, и еще более коротком вульгарном платьице с блестками, которое вкривь и вкось сидело на подростковой угловатой фигурке, вызывая скорее жалость, чем вожделение. Все ясно — первый выход. Не справилась. Она пошла к машине, где поджидали подельники, капризно отбиваясь туфлей, на которой сломанным пальцем болтался каблук, от вьющегося кругом разъяренного сутенера, что-то кричавшего то ей и изредка переключаясь на открывавшего дверь громиле, потрясал кулаком из которого во все стороны торчали мятые купюры. Проститутка прихрамывала и громко всхлипывала. Видимо — торопясь по лестнице подломила каблук. Дениел вздохнул, девчонке на вид было не больше шестнадцати. Мотылек, когда же ты себе подпалил крылышки, устремившись на обманчивый огонек сытости и богатства. А может это, наоборот, тот самый последний рубеж. Край чудовищной пропасти, с которого отчаявшийся человек делает последний шаг, хватаясь за мифическую надежду. И вот несчастный ребенок не смог.