Дарья Зарубина - Носферату

— Вот объясни мне, зачем мы взяли с собой этого поганца, — спросил я, со страдальческим лицом косясь на пса. — А если он твоего дипломата укусит?

— Не укусит, — невозмутимо отозвался дядя. — Дипломат в аквариуме. И даже мозгов Экзи хватит, чтобы понять выгоды спокойного поведения.

— А если он будет меня раздражать, ты разрешаешь бросить его в аквариум к высокому гостю? — поинтересовался я. Дядя не ответил, а Экзи, будто поняв мои слова, присмирел и весь путь до бокса трусил возле дядиной ноги, стараясь не попадаться под мои.

Открытые стеллажи были завалены самыми разными грузами, размеры которых варьировались от огромного контейнера с горной породой в проходе между стеллажами до корзинки под пекинеса на верхней полке.

Мы прошли между пронумерованными чемоданами и тюками, прибывшими с Аммера. Саломарские грузы должны были начаться через два пролета.

По мере приближения к нужному боксу ноздри начинали улавливать тошнотворный запах. Экзи начал подозрительно фыркать и чихать. Когда же мы подошли к большому квадратному аквариуму, запах сделался невыносимым. В мутной жидкости плавало розоватое чудовище, одновременно похожее на осьминога и паука. Глаза чудовища заволокла матовая пленка.

— Ты, конечно, можешь мне не верить, — невесело заметил я, — но твой дипломат протух…

Лицо дяди побелело, а потом позеленело и вытянулось, как морда нильского крокодила. Саломарский гость был необратимо мертв, о чем свидетельствовал не только запах и его нездоровый вид, но и метка на аквариуме. Он прибыл четыре дня назад…

— Похоже, моя почта опоздала. — Дядя Брутя, казалось, окончательно овладел собой, и трубка вернулась на законное место. Но по напряженно сжатым челюстям Брута Ясоновича было заметно, с каким трудом дается ему это внешнее спокойствие.

— Да уж, — покорно согласился я, — к несчастью для этого склизкого джентльмена.

— У тебя есть идеи? — по-прежнему стараясь казаться невозмутимым, поинтересовался дядя.

— Целых три: сделать вид, что дипломат вообще не долетел до Земли, оставить все как есть и смыться или доказать, что дипломат умер своей смертью от сердечного приступа. Кстати, у них сердце-то есть?

— Откуда я знаю, — ответил дядя, почти не разжимая зубов, сомкнутых на чубуке трубки. — Наверное, есть. Но я, по правде говоря, предпочитаю первую идею — ты можешь сделать так, чтобы все подумали, что наш инопланетный друг вовсе не прилетал на Землю?

— Есть два варианта — отправить бренное тело обратно на родину либо так хорошо спрятать, чтобы никому даже в голову не могло прийти, что его зарыли в наш геоид.

— Пожалуй, второе, — веско проговорил дядя. — Можешь начинать думать, как это сделать.

— Скажи мне, Брут, только честно. На Саломаре никто-никто не знает, что он полетел к нам?

— Насколько я знаю, абсолютно.

— Тогда скажи мне, откуда же об этом узнал ты?

Дядя Брутя немного сконфузился и отвел глаза:

— По правде говоря, он сам прислал мне зашифрованное сообщение. Мы договорились о кодах во время моего визита. Не понимаю, как могла произойти ошибка? Может быть, я что-то напутал при расшифровке?

Дядя растерянно потер переносицу, что-то припоминая, но потом отрицательно мотнул головой:

— Нет, этого не может быть. Я не мог так ошибиться. А может, и сам консул что-нибудь не так зашифровал. Во время нашей личной встречи мне показалось, что он несколько, я бы даже сказал, существенно туповат. Но, возможно, у них другие представления о качествах, необходимых в дипломатической работе… Ферро, ты просто обязан найти выход!

В голосе дяди послышались панические нотки. Я покорно полез на стеклянный ящик с тухлым дипломатом в надежде на то, что где-то на его стенках обнаружатся ценные идеи или, на худой конец, что спасительная мысль явится мне в голову, когда я с этого ящика навернусь.

Честно говоря, я еще в школе заметил, что бездыханные тушки представителей нашей, да и не нашей, фауны не вызывают в моей душе сострадательного отклика. Как только живой организм переставал подавать признаки одушевленности, мое подсознание, возможно, следуя какому-то древнему, даже первобытному инстинкту, автоматически переводило его в разряд «добыча». То есть то, что можно освежевать, разделать, скушать, посолить на случай холодов… И еще длинный список важных неолитических действий и состояний, в котором, однако, начисто отсутствуют сострадание и жалость. Вот и наш саломарский гость не вызывал в моей черной журналистской душонке ничего, кроме досады. Вполне вероятно, что некогда дражайший консул действительно был разумным существом. Однако, к сожалению, знакомство наше состоялось в то несчастливое для него время, когда разум уже покинул бренное тело осьминогопаука вместе с признаками жизни. Теперь Раранна представлял собой лишь груду импортного, в частности — саломарского, мяса. Которое, как подсказывал мне нюх и древний инстинкт предков, к засолке на зиму совершенно не годилось.

Я вгляделся в мутноватый рассол, стараясь абстрагироваться от запаха и неаппетитного вида несчастного мертвеца и позволить спасительной идее снизойти в мою светлую голову. Экзи, что еще мгновение назад скреб когтями по полу, надеясь выбраться из ангара, счел мои упражнения на аквариуме занятными, уселся, свесив набок голову, и вот уже несколько минут наблюдал за мной.

«Вот ведь морда, — подумалось мне, — и как башка не отвалится так сидеть».

Экзи еще ниже склонил голову набок, так что одно ухо съехало ему на глаз. Никогда не подводившая меня «эврика» и в этот раз не заставила себя ждать.

Я откинул крышку аквариума и достал из кармана перочинный нож. Потом нацепил любимые синие латексные перчатки — в кармане любой моей одежды всегда имелась дежурная пара. Если уж по долгу профессии приходится копаться в грязном белье, лучше производить необходимые манипуляции защищенными руками.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался родственник, осторожно погружая драгоценную трубку в карман летнего пальто, что означало его полную готовность оказать мне посильную помощь.

— Я собираюсь отрезать твоему дипломату голову, — с раздражением сказал я, ослабляя узел на шейном платке и плотоядно примериваясь к шее чудовищного инопланетного спрута. Имидж прожженного газетного волка требовал даже при такой тухлой игре сохранять соответствующую мину, и я проглотил желание спрыгнуть с аквариума и смыться.

— Зачем? — настороженно поинтересовался дядя.

— Экзи скормлю, — бросил я, изо всех сил пытаясь выудить жертву из ее тухлого бульона и не испачкаться.

— Ферро, как ты можешь?! В такой момент… — Дядя горестно закатил глаза, что не помешало ему инстинктивно удержать меня за ногу, когда я, поскользнувшись, едва не нырнул к дипломату.