Дарья Зарубина - Носферату

Странно, что я так хорошо помнил тот день. А вот точную дату свадьбы Юла и Хлои забыл напрочь. Всю дорогу я звонил Райсам, но никто не брал трубку.

Дом на улице Фрегата был пуст. Ветер мел по тротуару желтую пыльцу и листья. На дорожке к дому остались следы автомобиля Креба. Я вспомнил, что так и не вернул Линде ее кар.

Аквариумы, оплетавшие дом Райсов, опустели. В стеклянных трубах лежали умирающие водоросли. Сторожевых рыб с собой им взять, скорее всего, не позволили, но, зная Креба, я был уверен, что пучеглазые сторожа переселились в соседний пруд и, стоит хозяевам прийти за ними, резво попрыгают в сачок, чтобы вернуться к работе.

Дверь была заперта, но я обогнул дом через сад и под кадкой с какими-то крупными розовыми бутонами, напоминающими медуз на стеблях, отыскал ключ от задней двери.

Прошел через кухню и комнаты с заботливо накрытой чехлами мебелью и опустевшими аквариумами, остановился у лестницы наверх. Многие фотографии Райсы забрали с собой, но свадебное фото Хлои висело на своем месте. Видимо, Линда все-таки уговорила Креба «не брать лишнего». Я перевернул фото. Магдола всегда отмечала дату, даже когда была уверена, что не забудет. На обратной стороне фотографии аккуратным круглым почерком был вписан код для второй строки.

Третьим… был день нашей встречи. Первое сентября. У Машки был такой огромный бант, что ее прозвали Хиросима. Но это прозвище очень скоро забылось, потому что слишком к ней шло, и никто не решался вызвать на себя гнев Ивановой. Бантик тоже исчез быстро. Уже в конце первой недели Машка остригла волосы так коротко, что ленту можно было только приклеить скотчем.

Я записал в коммуникатор получившиеся числа, сварил себе кофе.

У меня оставалось еще четыре часа. В Чигги стояла тишина, поэтому я отчетливо слышал, как проносятся над городом самолеты, увозящие беженцев и их андроидов на соседние материки.

Было еще четыре часа. Поэтому я неторопливо пил кофе, ощущая, как на мои плечи наваливается все то, что я гнал от себя в эти три дня. Горечь, разочарование, вина, усталость.

Когда я вышел на улицу, вязкие грианские сумерки уже клубились в садовой тени. Небо хмурилось, поднялся ветер и понес вдоль дороги золотую пыльцу «бабочки» и пару танцующих пакетов, которые бросил в спешке кто-то из уезжающих. Бумажный танцор приник к моим ногам, но тотчас рванулся прочь, подхваченный струей холодного осеннего воздуха.

Я двинулся вслед за ним, стараясь не отставать. На улице не осталось ни души. Было так тихо, что я невольно вздрогнул, когда зазвонил ком.

— Ну что, Шатов, как коды? Сейчас уходим последним транспортом. Вы с нами? Кар есть? Куда прислать парней? — Коновалов экономил каждую секунду.

— Летите без меня, Матвей Петрович, — отозвался я.

— Остаетесь? — Он по-прежнему не верил мне.

— Капитан покидает корабль последним, — усмехнулся я. Он буркнул что-то о том, что это не мой корабль, но не стал уговаривать.

Я понял, что остался один. Один на целом материке. Ни одной живой души, ни одного андроида. Только затаившаяся среди холмов громада «Нако». Казалось, она смотрит на меня издали тысячами окон и ждет моего решения.

Я не стал забираться в кар. Духота — предвестник дождя — окутала все своим влажным дыханием. Я шел пешком до самой корпорации. Замки и лифты молча подчинялись движению моей карточки.

В кабинете Машки я подвинул кресло к пульту и ввел первый код. Второй. Но на третьем мониторы зловеще сморгнули, вспыхивая алыми надписями. Ошибка.

Третий код. Первое сентября.

Сердце заколотилось в горле. Ошибка! Страх грохнул барабаном в ушах.

И тотчас схлынул.

Я набрал другие цифры. Компьютер принял их, разрешая доступ в святая святых корпорации. Это я увидел ее первого сентября, и то — благодаря нелепому банту. А за два дня до этого была перекличка, ливень в школьном дворе. Мы с мамой стояли под зонтом, который держал… дай ветер памяти… лорд Арчи Вельдский, он в тот год очень красиво ухаживал за мамой. И какая-то девочка прыгала рядом с нами через лужу и едва не упала, но я сумел удержать ее за воротник куртки.

Настал день, когда я не успел ее подхватить.

Я долго ковырялся в файлах и командах, но в конце концов отключил — на всякий случай — все контуры и придвинул стул к большому межпланетному видеофону на Машкином столе.

Монитор долго рябил, пока наконец не откликнулась Земля. Завращался значок связи. Появилась строка адресата. Я набрал маму. Она тотчас обрушилась на меня с упреками, что так долго не выходил на связь. Я не стал оправдываться — она все равно никогда не слушала, просто сообщил, что через пару часов Анна Моисеевна прибудет к ней с гостьей и я бы очень хотел, чтобы эта гостья осталась у нас столько, сколько пожелает.

— А когда вернешься ты?

— Понимаешь, мам… Машка погибла. — Она ахнула. — Скоро это будет в газетах. В общем, я пока останусь здесь, в Чигги. Сколько — еще не знаю. Надо кое-что сделать.

— Делай что должно, — сказала она тихо.

— И будь что будет, — невесело усмехнулся я.

— Попрощайся и за нас.

Я обещал. Потом, не удержавшись от искушения проверить межпланетный канал на коммуникаторе, позвонил Михалычу и, не слушая его воплей, сказал, что на работу не выйду.

А потом набрал еще один питерский номер.

— Отто?

Он сонно попытался послать меня на фиг до утра.

— Слушай, дружище, — сказал я, — помнишь, ты говорил, что тебе надоела вся эта секретность и охрана? Не думал о том, чтобы что-то поменять?

— Что? — Он все еще не мог проснуться.

— Скажем, планету. Что ты думаешь о должности генерального директора «Накосивикосэ»?

— Ты спятил, Ферро! Думаешь, те, на кого я работаю, так просто отпустят меня директорствовать на Гриану?!

— Я их уговорю. Как сказал один мой друг, знание — власть над миром.