Дарья Зарубина - Носферату

— Успокойтесь, Носферату Александрович. — Комиссар потащил меня за руку в сторону. Коновалов только обжег презрительным взглядом и повернулся к своей маленькой армии, давая распоряжения. Не исключено, одно из них касалось меня и моей будущей невозможности даже приблизиться к территории «Нако». — Хотел поблагодарить вас за помощь, — проговорил он слишком уж сердечно, — ваши друзья сработали чрезвычайно быстро. Буквально через час после моего вам звонка с нашим главой связались земные власти, которым… не по душе агрессивная политика Союза земных предпринимателей. Сейчас Эндрю Эверс под охраной грианских властей и готов давать показания. Так что, как только представится возможность, передайте вашим друзьям в земных службах мою искреннюю благодарность.

— Надеюсь, не представится, — оборвал я. От мысли о том, что пару часов назад я едва не отправился на встречу с Саньком, под рубашку прокрался предательский холодок. Но ярость тотчас нахлынула удушающей волной, сметя иней страха. — Ответьте на мой вопрос, комиссар, вы ее арестовали?

— Мы ее арестовали, это правда, — проговорил Ситтон, будто бы извиняясь, — но вы не правы, обвиняя нас. Мы с Матвеем Петровичем, как и вы, хотим только одного — спасти госпожу Ванна. Что бы вы ни думали себе, Носферату, я благодарен ей, как и все чиггийцы, за все, что она сделала с материком и для материка. Поэтому мы и арестовали ее… за убийство Гретхен Эрн. Да, я знаю, что у вас и Анны Моисеевны есть доказательства того, что госпожу академика убил сам Матвей Петрович. Я согласен с вами. Улики указывают на него. Но для спасения главы корпорации от происков земных властей ее нужно осудить здесь и по делу, к которому Земля не имеет никакого отношения, и осудить как можно скорее. Смерть начальника научного отдела — дело внутреннее. В «Накосивикосэ» работают лучшие юристы. Вы же сами знаете, как тщательно госпожа Ванна подбирает персонал. Матвей Петрович выступит свидетелем, косвенные улики, что у нас имеются, отлично ложатся в такую картину. Марь Ванна получит минимальный срок, давайте только…

Он использовал какое-то местное выражение. Переводчик на несколько мгновений задумался и выдал мне в ухо:

— …не будем пороть горячку.

— Просто ненадолго оставим все как есть — допустим, что госпожа Ванна в состоянии аффекта убила свою коллегу.

— Она действительно убила ее, — проговорил я тихо, чтобы не услышал никто, кроме комиссара.

— Вот и правильно, — ласково и терпеливо, как сумасшедшему, улыбнулся мне Ситтон.

— Да нет, вы не поняли, она действительно убила ее. У меня есть… были… доказательства. В общем, я кое-что видел. Улики, которые, как я думал, указывают на Матвея Петровича, на самом деле подтверждают вину…

Я не смог выговорить имени. Комиссар радостно сложил руки:

— Вот и славно. Камень с души. Сейчас съездим в комиссариат, запишем ваши показания. Так даже лучше.

Я не стал слушать его бормотание и сам подошел к Коновалову.

— Почему вы не сказали ему, что Марь наркоманка?

Гном смерил меня тяжелым взглядом:

— А вам не хватает, что она убийца? Будь моя воля, она сидела бы сейчас в шезлонге на каком-нибудь диком аммерском пляже. Но госпожа Ванна отказалась оставить корпорацию. Я не хочу без надобности пятнать ее имя.

— Это пятно может дать ей пару лишних лет на свободе и поможет избежать тюрьмы. — При этих словах в глазах начальника безопасности мелькнул недоверчивый интерес.

— У меня есть номер врача-нарколога, который знаком с моими друзьями. Он подтвердит факт зависимости. Мы быстро соберем комиссию и признаем Марь недееспособной и нуждающейся в лечении. Вместо тюрьмы она получит несколько месяцев, максимум год — в клинике. А потом пройдет второе освидетельствование, результатом которого будет признание ее полностью здоровой. За этот год ситуация с «Нако» так или иначе разрешится, на нее незачем станет давить. Нашей задачей будет удержать Марь от того, чтобы снова ринуться с головой в эту кашу, а также убедить судей в том, что ее прошлые преступления были совершены под действием наркотиков. Не мне вас учить, Матвей Петрович, как убеждать людей.

Он смотрел на меня удивленно.

— Я недооценил вас, Шатов, — проговорил он. — С виду такой пушистый ранимый маменькин сынок… Понятно, почему она предпочла вас. Поговорите с ней, убедите. Меня она уже не слушает.

— Я без кара, — бросил я ему, двинувшись к выходу, — одолжите мне какой-нибудь транспорт, чтобы добраться до комиссариата?

— Зачем? Ее еще не забрали. Марь здесь, в своем кабинете. Просила не беспокоить, пока все не будет улажено. Мы решили, в знакомой обстановке ей будет легче справиться со всем этим…

Я оттолкнул его и бросился к двери ее кабинета. Очередная ряженная под безобидного домашнего помощника «сотка» преградила мне путь. Но за дверью послышался глухой удар, еще один, звон разбитого стекла. И андроид, убрав от меня руки, попытался открыть дверь. Она оказалась заперта изнутри, но «сотки» сработали быстро — и дверь буквально за пару секунд была вырезана вместе с частью стены.

Я рванул внутрь с силой, которой не ожидал от себя самого, отпихнув Коновалова. И успел увидеть лишь ее силуэт в проеме окна. Машка раскинула руки и бабочкой нырнула вниз. Раздался глухой удар. Взвыли нестройным хором сигнализации автомобилей внизу. Мимо меня метнулся к разбитому окну Матвей. Все никак не мог поверить, что ей удалось разбить стекло, которое выдерживает прямое попадание ракеты «земля – земля».

Мне показалось, вся неведомо откуда взявшаяся сила ушла из меня в один момент. Я сполз на пол, не сводя глаз с искореженной оконной рамы. В ней еще торчали острые углы стекла. В груде осколков на полу лежал сломанный нож для бумаг и фото в металлической рамке. Видимо, ими Машка и раскурочила оконную раму.

Ни одна другая женщина не сумела бы выломать такую. Да что там — не всякий мужчина. Но она была Машка Иванова, Марья-поляница. Отогнула ножом для бумаг край рамы, чтобы добраться до торца стекла. А когда оно пошло трещинами от пары ударов обычной металлической рамкой по краю, высадила окно ногой. Я бы сделал так. Кажется, она тоже.

Я заставил себя встать, не обращая внимания на тормошившего меня Матвея. Передо мной появилась испуганная и раскрасневшаяся от гнева, вины и бега Анна, пробормотала «Прости», но я отодвинул ее в сторону и пошел к столу, на котором лежал белоснежный конверт с размашистой надписью «Ферро».

Я знал, что в этом письме, потому не стал распечатывать его, а просто положил в карман. Наверное, все еще надеялся на то, что ошибся. Но вездесущий Коновалов заметил мою находку и тотчас прицепился, требуя показать.

Со смертью Машки словно всем в одно мгновение стало не до нее. Она еще лежала там, внизу, а те, кто окружал ее, уже заботились только о себе и, насколько это касалось собственной шкуры, о корпорации.