Дарья Зарубина - Носферату

— Не получается, Шатов. Сами видите, нет раневого канала, нет пули. Она могла пройти насквозь, но не бесследно. Наши эксперты ничего не нашли.

— Скорее всего, нашли, но не поняли, что это оно, — не уступал я.

Понимая, что слова нужно подкрепить фактами, я вынул из кармана мамину карту с фотографиями, включил ноутбук и запустил просмотр, отыскивая то, что мне нужно.

— Откуда у вас это? — строго спросил Санек.

— Мы с дядей нашли тело, — напомнил я, — считате, я не додумался сделать снимки? — И добавил: — И нет, я не собирался их обнародовать. Я же не совсем чудовище. Во всяком случае, не из тех, кто печатает фото изуродованных трупов.

Я быстро листал кадры и, внутренне торжествуя, ткнул пальцем в фотографию консульского туловища. Под брюхом было заметно небольшое, почти заросшее отверстие.

— Ваши эксперты наверняка не поняли, что это след от пули. Рана сквозная — пуля прошла через тело Раранны, как сквозь масло. И консул был жив еще достаточно долгое время, чтобы рана начала зарастать.

— Вы можете это доказать? — Санек впился в фотографию взглядом.

— Профессор Муравьев, думаю, поможет доказать с точки зрения академической науки. Господин Урос может подтвердить. Но и я могу, — торжествующе ответил я. — Для этого и принес туфли. Видите, царапины от асфальта.

Риета Урос пробурчал, что консул и правда мог отрастить себе за пару часов новое щупальце. Мы с Саньком уставились на стеклопластовый каблук, иссеченный мелкими штрихами царапин.

— Такие же есть на щупальцах у консула. — Я открыл еще несколько фотографий, приблизил изображение ороговевших участков на ногах Раранны. — Обратите внимание, царапины идут как бы в два слоя. Под одним углом и под другим. На туфлях моей матери только под одним. Саломарцы очень быстро регенерируют. Поэтому первый слой царапин успел почти зарасти, а второй остался свежим, так как Раранна был убит и регенерация остановилась. Понятно?

Санек кивнул, но как-то не слишком уверенно, и я продолжил:

— Два комплекта царапин говорят о том, что Раранна сначала пришел к Насяеву — и об этом мы знаем. А потом сам от него ушел. Причем провел в помещении какое-то время, так что успели зарасти первые следы от асфальта на его конечностях! После выстрела Муравьева Раранна был жив. Насяев проводил его в космопорт, погрузил в аквариум, а потом убил. Причем я уверен, что ваши эксперты нашли след пороховых газов в тканях на лбу консула. Ему в голову стреляли в упор, а не с расстояния в полтора-два метра, как описывает Муравьев.

— Насяев отдал нам пистолет, из которого был убит консул. В обойме не хватает только одной пули. К тому же на оружии отпечатки только Муравьева, — продолжая подкармливать мою фантазию, подсказал Санек.

— Элементарно, — воскликнул я, ловя кураж от беспредела собственного воображения. — Насяев стрелял в перчатках, а обойму заменил. Консул ничего не подозревал до последнего момента и не мог сопротивляться.

— Но зачем Насяеву понадобилось убивать консула? К тому же сваливать вину на коллегу?

Я задумался, выбирая, с чего начать. Но собраться с мыслями мне не дали. В дверях появилась торжествующая Анна. За ней два оперативника ввели Павла Александровича Насяева. Следом еще двое внесли пару плоских темных чемоданов. Замыкали процессию сразу четыре молодых человека в форме, что тащили на руках Ирину Муравьеву. Пиджак ее был в пыли, шарфик сбился на сторону.

— Помогите Ирине Алексеевне, — скомандовала Анна, — положите ее на диван. Уважаемый Павел Александрович попытался усыпить ее хлороформом.

Едва Муравьеву опустили на диванные подушки, она чихнула, потерла глаза под очками и села.

— Что такое? Паша? — Она протянула руку к профессору, тот хотел подать ей свою, но наручники не позволили ему поступить по-джентльменски. Руку даме подал я.

— Ничего, Ирина Алексеевна, — проговорила Анна. — Ваш друг, профессор Насяев, усыпил вас, а потом забрал из запасника гобелены, которые завтра должны отправиться на экспертизу. Доза была рассчитана так, что вы пришли бы в себя через пять-десять минут, и профессор убедил бы вас, что вы всего лишь упали в обморок. Не так ли, Павел Александрович?

Насяев выдержал прямой и тяжелый взгляд Анны, но отвернулся, наткнувшись на полный слез взор Ирины Муравьевой.

— Я буду говорить только в присутствии своего адвоката, — заявил профессор.

— У вас будет возможность позвонить ему по дороге в отдел. К нам или к вам? — обратилась Анна к Саньку.

— К нам, Анна Моисеевна, к нам.

Ребята из отдела межпланетной разведки сработали быстро и на совесть. Уже через час мы были в отделе. За ночные допросы моих новых коллег едва ли погладили бы по голове, учитывая статус подозреваемого в научном сообществе планет Договора. Поэтому разговор с задержанными решили отложить на семь утра и по возможности придать ему полуофициальный характер. В допросной находились, вопреки правилам, не только следователь и подозреваемый. Учитывая, насколько запутанное попалось дело, одним следователем было не обойтись. Кроме Санька присутствовали мы с Анной, пара очень серьезных товарищей из числа «соответствующих органов». Прибежал и адвокат Насяева — сдержанный молодой человек с маленькой серебряной серьгой в правом ухе.

Возможно, мне, гнусному репортеришке из желтого журнальчика, эти суровые, закаленные на невидимых фронтах бойцы и не поторопились бы пойти навстречу, но у меня имелось мощное оружие массового поражения — следователь по делам о преступлениях в области искусства Анна Моисеевна Берг. Именно под ее честное слово мне разрешено было в первый и, возможно, единственный раз в жизни с космическим размахом строить из себя Эркюля Пуаро. Санек не стал закладывать голову, обещая, что я буду вести себя хорошо. Но и не возражал против того, чтобы я присутствовал на этом предварительном допросе и даже изредка открывал рот. Правда, мои маленькие серые клеточки вряд ли могли конкурировать с мозгом великого бельгийца, а скорее, напоминали жидкую манную кашу. Поспать удалось часа полтора, и то — на кушетке в каком-то пыльном кабинете. Но — на никотиновых пластырях и благодаря неустанной заботе Уроса — держался я неплохо.

Мне не только позволили слушать и смотреть на все происходящее, но и не запретили высказываться, что было с их стороны очень мило. Ребята из органов всегда проявляли чрезвычайную щепетильность в отношении фактов. Поэтому я мог оказаться полезен: делать предположения на пустом месте, собирать вероятную картину происшедшего по кускам и обрывкам. Какой спрос с журналюги? И то, что для сотрудника органов большая саперская ошибка, для работника прессы всего лишь неосторожный вираж профессиональной фантазии.