Дарья Зарубина - Носферату

— Я положил тело дипломата в свой личный автомобиль и отвез на территорию космопорта, где погрузил в аквариум. После этого я вернулся домой, переоделся и убрал следы пребывания дипломата.

— Благодарю вас, Павел Александрович, — сказал я, понимая, какой титанический труд для профессора составляло занятие говорить «только по существу». — Далее труп обнаружили Брут Ясонович Шатов и Носферату Александрович Шатов, то есть ваш покорный слуга. И на этом, вероятно, инцидент должен был исчерпаться. При крайне невеликом круге подозреваемых, если бы следователь оказался поклонником классического детектива, он непременно счел бы самым подозрительным того, кто обнаружил тело. Не так ли, Павел Александрович?

Насяев виновато улыбнулся.

— Я предполагал, что вы найдете способ избавиться от тела и дела не будет вообще. У Брута Ясоновича такие связи, — Насяев с подобострастием склонил голову, — что спрятать тело саломарца для вас не составило бы труда. Это и для дипломатической карьеры господина Шатова было бы лучше, чем появление на межпланетной политической сцене мертвого консула. Но вы предпочли другой вариант…

— Скажите, профессор, а вам не приходило в голову, что вы покрываете убийцу? Это ведь тоже серьезное преступление, — поинтересовалась Анна.

— Поймите, Анна Моисеевна, Валера — мой друг. И вообще весь этот инцидент произошел в какой-то степени по моей вине. Если бы я не попросил его поддержать меня в тот злополучный вечер — ничего бы не произошло.

— Вы решили подставить невиновного человека? — констатировал я, но профессор твердо решил стоять до последнего.

— Человека, у которого была возможность замять это дело, не привлекая внимания. После окончания визита саломарцев мы с Валерой предполагали пойти в полицию и открыть правду. Но я не понимаю, как эта чудовищная история связана с кражей и подменой гобеленов, в которой вы меня обвиняете? Не думаете ли вы, что консул Раранна или кто-то из саломарцев помогал мне?

От слова «правда» и других «вечных» слов, которые люди с неустойчивой психикой обожают писать с большой буквы, у меня начинает свербеть в носу.

— Не торопите меня, Павел Александрович, вам пока ничего не предъявляли. И у нас есть еще тридцать часов, чтобы предъявить обвинение. Просто ответьте на мои вопросы.

Насяев кивнул. Я выпрямился, заложил руки в карманы и медленно двинулся вдоль ряда стульев и спин присутствующих. Когда мне приходится много говорить, я всегда начинаю так бродить. Ходьба весьма способствует логической стройности фразы, хотя и несколько нервирует слушателей. Но это, в сущности, их личные проблемы, ведь их собрали именно слушать, так что смотреть на меня они вовсе не обязаны.

— Вы рассказали господам журналистам эту историю. Больше верите печатному слову, чем полиции? Поступок вашего друга стал известен всем. Благо общественное мнение тотчас оправдало профессора Муравьева, а пресса сделала из него едва ли не героя. А вы спрятались в тени этой истории, надеясь, что шум вокруг смерти саломарца поможет вам, не привлекая внимания, завершить то, что вы задумали, а заодно — разрушит едва зародившиеся дипломатические связи между Землей и Саломарой. Тогда никто не узнает о том, что ваши помощники, похитившие гобелены, родом с саломарских пустошей. Вы хотели сделать из саломарцев чудовищ. И могу лишь сказать «браво» — вы преуспели.

Санек тихо кашлянул в кулак, что означало приказание возвращаться к генеральной линии процесса. Стоит Насяеву или кому-то еще спросить, зачем нужно было подменять саломарскими чудо-минералами шедевры Суо, и запретное слово «шпионаж» сорвется у кого-нибудь с языка. Тогда Санек получит по шее от еще более серьезных людей, а всем присутствующим принудительно подчистят память. Говорят, от этой гадостной процедуры здорово болит голова. Но те, кто находился в допросной, скорее всего, уже сами придумали себе самые невероятные методы использовать копирующую способность камешков и удивительную ловкость их тонких лапок, поэтому не сочли нужным задать неудобный вопрос.

— Знаете, Шатов, я принимал вас за более здравомыслящего человека. — Профессор Муравьев продолжал успокаивающе похлопывать жену по руке, но в его лице не было и следа нежности. Его кустистые брови воинственно топорщились, а глаза сверкали. — А вы занимаетесь тем, что пугаете беззащитных женщин, строите возмутительные догадки и показываете фокусы с инопланетными приспособлениями. Как биолог, уж извините, не поверю, что это может быть живое существо. Я не вижу логики в вашем рассказе. Какая может быть связь между смертью саломарца и этим делом о подмене гобеленов, даже если Паша действительно замешан в этом? Возможно, он по ошибке взял не тот футляр, забирая свои картины из музея. В чем вы его обвиняете? В чем связь этих двух преступлений? Разве только в том, что и камни, и мертвый дипломат прибыли с одной планеты.

Я посмотрел на профессора с некоторым удивлением. Только что ему рассказали о том, как его друг и коллега подставил его жену, совершил кражу и отдал журналистам на растерзание его самого, а несчастный наивный Муравьев все еще защищает товарища. Я невольно подумал, что не зря газеты делают из Валерия Петровича ангела. Человек с такой наивной и чистой душой не мог дожить до своих лет и не попасть в лапы какому-нибудь Насяеву. Да он взмахнет своими кустистыми бровями и полетит, настолько он прост.

— Я отвечу вам, мой дорогой профессор, — заметил я, пристально глядя в центр его широкого, изрытого крупными порами лба. Кто-то говорил мне, что от этого человек чувствует себя неуютно. Пусть уж лучше Валерий Петрович смутится, чем продолжит оправдывать этого Иуду-Насяева. Стоило мне об этом подумать, как Муравьев заерзал на стуле. — Прежде всего, необходимо отметить самое важное, а именно: что смерть саломарского дипломата не была несчастным случаем и трагическим стечением обстоятельств. Это было давно и хорошо спланированное убийство.

— Кто же, интересно, по-вашему, убил консула? — Профессор Насяев держался очень неплохо и даже казался уверенным в себе. Однако мне предстояло разочаровать его.

— Вы, профессор, — воскликнул я, словно экзаменатор, добившийся от недалекого ректорского сынка какого-то невразумительного, но слегка похожего на правду ответа, за который можно наконец нарисовать трояк и отпустить страдальца с миром. — Вы. И сделали все, чтобы и мы, и пресса, и все заинтересованные в этом деле поверили, что убийство совершил ваш друг, профессор Муравьев.

— Паша?! — Муравьев поднял глаза на друга. Он выглядел таким униженным и раздавленным, что я пожалел, что Санек не отправил его домой. Насяев не ответил ему, только отвернулся и поджал губы.