Ольга Михайлова - Замок искушений

На постели сидела Лоретт.

Он побледнел и прислонился к двери. Несколько минут молчал, приходя в себя. Что это? С ним сыграли шутку? Элоди? Где Элоди? Впрочем… Глупости, Этьенн понял все и сразу. Эта настырная идиотка давно хотела влезть к нему в постель, вот и влезла. Но что она делает в спальне Элоди? Какого чёрта, они сёстры… Стало быть, это она написала ему письмо от имени сестры? Но знает ли Элоди обо всём? Внезапно Этьенн вздрогнул всем телом — голос Элоди донёсся из коридора. Он приник к двери, прислушался, но услышал лишь отдалённый шум шагов. Виларсо де Торан тихо приоткрыл дверь и высунулся в коридор, там было тихо, но в соседнем крыле слышались странные взвизги. Этьенн понял, что в них было странного — визжал мужчина.

Он, тяжело дыша, пошёл на звуки, и быстро вышел к комнате Рэнэ де Файоля. Дювернуа, усаженный на стул, вцепился зубами в костяшки пальцев, и тихо визжал, словно пёс, задние лапы которого переехала телега. Сюзанн была растеряна и мрачна. Клермон стоял поодаль, обнимая тоненькую фигурку Элоди, нервно дрожащую в его объятьях. Хоть Клермона и Элоди разделяло некое расстояние, которое Арман вовсе не старался уменьшить, в глазах Этьенна потемнело. Все возвращалось — тупая, необъяснимая зависимость, тягостное рабство, удручающая душу неволя. Он ощутил и мощную тоску плоти — словно его похоть не была удовлетворена всего несколько минут назад. Но тут взгляд Этьенна упал на руки Элоди, и он почувствовал закипающее в душе бешенство. Её руки покоились на сюртуке Клермона, там, где билось сердце. Этот жест не мог быть случайным. Арман… нравится ей?

Между тем Сюзанн, непохожая на себя, потянула его в комнату Рэнэ де Файоля. Войдя за ней, все ещё плохо соображая, Этьенн несколько минут ничего не видел перед глазами, хотя не спускал глаз с тела де Файоля. Впрочем, он понял, на что смотрит, далеко не сразу: тело Рэнэ напоминало обгоревшую головню, вроде той, которую он пять минут назад извлёк из тлеющего камина. Запах тухлятины вокруг был просто непереносим. Мысли Этьенна путались. Объятие Клермона и Элоди, чёртова Лоретт, новый обгоревший труп, омерзительный запах — всё это было слишком. Он поспешил выйти из смрадной спальни.

— Как всё произошло?

Сюзанн сбивчиво рассказала, что Дювернуа весь день был с Рэнэ. А когда тот уснул, вышел выкурить трубку. Полчаса постоял у входа в замок, ничего подозрительного не было, пришёл — и вот… Дювернуа покачивался на стуле и тихо скулил. Этьенн бросил короткий взгляд на сестру, перевёл его на Огюстена Дювернуа и поморщился. Господи, какое ничтожество… Он и на минуту не заподозрил его. Сам же Дювернуа проскулил, что, когда он ушёл на улицу — он запер дверь своим ключом, чтобы потом не будить больного, и этим же ключом потом открыл дверь… А ведь на окнах — чугунные решетки! Он снова истерично, по-женски всхлипнул.

Неожиданно в коридоре появилась Лоретт. Сюзанн, обернувшись к ней, в испуге отшатнулась — Лоретт напоминала мумию, глаза её ввалились, губы кривились жестоко и нервно. Лора была бледнее полотна, и Элоди стремительно бросилась к ней. Но Лоретт яростно оттолкнула её. Взгляд её, устремлённый на сестру, был безумен.

— Ненавижу тебя, ненавижу… ведьма… — прошипела она, глядя на Элоди остановившимися глазами, и та отшатнулась.

— Господи, Лоретт, что с тобой? — голос Элоди сел и звучал хрипло.

Но та не ответив, попыталась снова броситься на сестру. Её оттолкнул Клермон, который, уже начав кое-что понимать, искал глазами Этьенна. Тот стоял в стороне и наблюдал за происходящим, был нервен и обеспокоен, но не истерикой Лоретт, а просто событиями этой безумной ночи tout ensemble. Он поймал взгляд Клермона, на миг опустил глаза, затем неспешно приблизился к ним и резко проронил, обращаясь к Лоретт:

— Иди к себе.

Элоди дернулась и перевела взгляд на Этьенна. Теперь она всё поняла — резко, внезапным озарением. Обращение на «ты», резкий тон Этьенна, безумная вспышка ненависти к ней Лоретт, просьба переночевать в её спальне — все совпадало. Лоретт стала любовницей Этьенна, причём воспользовалась её именем, чтобы заманить его. Дыхание Элоди сбивалось, она почувствовала, что может упасть. Она была унижена поведением сестры настолько, что не сразу ощутила её предательство, но осмыслив его, затосковала до стона. Что же ты так, Лоретт? Как же можно? Странная слабость, почти беспомощность охватили её.

Элоди знала, что и несчастная Габриэль, и Лоретт не испытывали к ней любви, их интересы, направляемые глупой и пустой мадам Дюваль, сводились к мечтам об ухаживаниях, мужчинах и обилии любовных утех, но относила это за счёт их дурного воспитания и молодости. Ей казалось, что со временем сестры поймут её правоту, станут вдумчивее, серьёзнее. Но вот — Габриэль уже никогда не станет ни умнее, ни порядочнее, а поступок Лоретт обнажал в её душе такую бездну бессердечия и порочности, что Элоди ужаснулась.

Сюзанн отвела Лоретт к себе, Дювернуа напоили успокоительным, и только тогда занялись Рэнэ де Файолем. Удивительно, но к ужасному происшествию все, кроме Огюстена Дювернуа, отнеслись с тупым равнодушием, никто, собственно, просто не осознал до конца случившееся. Сюзанн был ошеломлена и испугана, Дювернуа парализовал страх, но остальных куда больше волновали перипетии их запутавшихся отношений, чем смерть истощённого любовника Сюзанн.

Суета и возня длилась несколько часов. Герцог был в полном недоумении. Что происходит, чёрт возьми? Тело было транспортировано в склеп и оставлено рядом с телом малютки Габриэль, в соседней нише. Клермон и Виларсо де Торан, неся труп, не разговаривали друг с другом: Арман полагал, что говорить не о чем, Этьенн чувствовал себя неловко, будучи унижен ночным происшествием. Эта чертова страсть помутила его мозги. Подумай он спокойно — усомнился бы в письме сразу. Впрочем, он и усомнился, просто безумная, исступлённая любовь исказила его изначально правильные представления… Что? Что он произнес? Любовь? Любовь…

Нет, это помрачение какое-то, только и всего. Да, но Клермон… До этого Этьенн не видел в Армане соперника — тот казался просто кавалером, чичероне Элоди, галантным и покорным пажом Прекрасной Дамы, но последняя сцена изменила его представления об их отношениях. Чёртов смиренник и скромник, похоже, добился внимания и даже благосклонности. Но говорить об этом с Клермоном было бессмысленно. Этьенн сам учил его никогда не хвастаться победами. Этьенн решил внимательно понаблюдать за Элоди и Арманом.

Когда они вышли из склепа, уже светало, и Этьенн вздрогнул — Элоди стояла на горном уступе против выхода. Арман кинул на неё сочувственный взгляд, понимая, что тяжелейшее объяснение, а может, и полный разрыв с сестрой, что предстоял бедняжке, сулит ей новую, ножевую боль. Как им теперь встретиться, как говорить друг с другом? Клермон понял теперь и вчерашние слова Виларсо де Торана, когда тот предвкушал встречу с Элоди в её спальне. Арман сжал зубы и отвернулся, не столько гневаясь на Этьенна, сколько великодушно не желая унизить его воспоминанием в вчерашних словах, не дав понять, что понял, в сколь глупое и смешное положение попал его сиятельство.