Вячеслав Бакулин - Призраки и пулеметы (сборник)

– Просто вы разочаровались в нем, Холмс, дружище, – сказал я, наливая ему шерри.

Холмс внимательно посмотрел на меня.

– Порой ваша проницательность удивляет меня, друг мой, – сказал он.

– Не отчаивайтесь, Шерлок. Уверен, Мориарти вовсе не простой безумец, и его преступления при всей их дерзости и кажущейся незамысловатости сложатся рано или поздно в единую мозаику, которая удивит даже вас – и уж точно ужаснет. С другой стороны, даже если я ошибаюсь и у профессора так и не окажется никакого генерального плана…

– Лучше бы вы оказались правы, Ватсон, – простонал Холмс из своего кресла, погрузив нос в бокал с шерри. – Как, как можно жить гению, не имея генерального плана?!

– А разве у вас есть такой план, друг мой? – улыбнулся я.

Шерлок Холмс помолчал.

– Я – совсем другое дело, – ответил он наконец. – Я просто стремлюсь сделать мир немного лучше. И оставим этот разговор, Ватсон. Лучше налейте-ка мне еще!

Через несколько дней осень окончательно вступила в свои права. Листва в парках облетела, и по хрусталю Кровли забарабанили унылые лондонские дожди.

В Миграционной службе Его Королевского Величества открылся новый отдел, ведающий делами пришельцев.

Жемчужины отправились в казну в качестве первой пошлины, взысканной за въезд с новых граждан Империи.

Про Королеву марсиан пока нет никаких известий, но я думаю, что мы услышим о ней совсем скоро.

Секта Рипперов не подает признаков жизни уже который месяц подряд.

Холмс оказался прав – несколько дней после происшествия в порту все бродячие псы Лондона были сыты и довольны.

Должно быть, каждый из них и впрямь сгрыз по большому сочному хрящу.

Существует поверье: дождь перед важным делом – к добру. Природа будто предчувствовала, что завтра случится событие, которое изменит мир, и так хлестала окна, что казалось, будто ветер, спрятавшись в черноте ночи, зачерпывал воду горстями и швырял в стекла.

Перекрывая рев стихии, залился трелью механический кенар, смоделированный мной вместо звонка или колокольчика, – кот, развалившийся на коленях супруги, встрепенулся. Марта глотнула чаю, поставила чашку и перевела взгляд на дверь:

– Адам, ты снова забыл мне сказать, что мы ждем гостей?

На мгновение я задумался, выдвигая и задвигая полки памяти, ведь не исключено, что, увлеченный завтрашним событием, запамятовал; но нет, никто к нам не собирался. Значит, пусть с незваными гостями разбирается служанка, миссис Бентон.

Марта придвинула к себе тарелку со штруделем, отрезала кусок и, попробовав, зажмурилась от удовольствия:

– Дорогой, отвлекись от мыслей и насладись мгновением. Кажется, миссис Бентон превзошла саму себя!

Только я собрался отведать штрудель, как мое внимание привлекло движение в углу кабинета. Я бросил взгляд на деревянную лестницу, ведущую на второй этаж: придерживаясь за перила, по ступеням спускалась мисс Элис; порывы ветра стихли, и в звон дождя вплетался стук ее каблучков.

Сначала подумалось, что она собралась показать мне новую картину, но Элис потопталась на последних ступенях, теребя ключ на длинной цепочке, висящий у нее на шее, и зашагала ко мне. Подойдя, взяла за руку и потянула, мотнув головой. Пришлось вставать и идти: прихожая, гостиная, где стоял мольберт с холстом, размеченным легкими штрихами, яркие, солнечные акварели на стенах – творчество мисс Элис.

Остановилась Элис возле входной двери. Запрокинула голову, чтобы заглянуть мне в глаза. Чувства не отражались на ее лице, и трудно было сказать, чего именно она хочет. Я потянулся к засову – Элис кивнула, уперлась в дверь обеими руками.

Прямоугольник света упал на порог и высветил человека в лохмотьях. Нищий встрепенулся, разворачиваясь: это была худая девочка лет четырнадцати. Ее темные волосы намокли от дождя, летнее платье липло к телу.

– Мистер, – пролепетала она, – не прогоняйте меня, мистер! Впустите, пожалуйста, я так замерзла!

Несчастное дитя сперва показалось мне попрошайкой. Я собрался было кликнуть миссис Бентон и воззвать к ее христианскому милосердию: негоже оставлять под ливнем юное создание, пусть обогреется на кухне и выпьет чаю… Девочка, распрямившись пружиной, кинулась к моим ногам:

– О, прошу, умоляю, впустите меня в дом!

– Тише, дитя, – проговорил я, не спеша утешать девочку – вдруг она чахоточная, – никто не гонит тебя… Миссис Бентон!

– Адам, что происходит? – Марта возникла рядом со мной совершенно бесшумно. – О господи! – возглас сочувствия сорвался с ее губ, и она упала на колени рядом с девочкой. – Кто это сделал с тобой, милая?!

Тут только я заметил, что губы девочки разбиты, а на скуле – синяк. Что тонкие запястья ее, выглядывающие из не по размеру маленького платья, опоясаны черными рубцами, будто несчастную держали в колодках, и что волосы, показавшиеся мне темными, темны от крови из-за рассечения на макушке.

Ребенок рыдал, уткнувшись лицом в подол моей жены.

– Миссис Бентон! – отчеканила Марта.

– Я здесь, миссис Виллер, – из столовой показалась улыбающаяся, розовая и пышная служанка в белом чепце и фартуке, они смотрелись на ней так органично, что казалось, женщина в них родилась.

– Потрудитесь объяснить, почему вы не впустили ее? Право же, Элис милосерднее вас, хоть она и… – Марта запнулась, помолчала мгновенье и продолжила: – Разве не видно, что ребенок нуждается в помощи, что ее избили? Немедленно надевайте капор, плащ и ступайте за полицейским инспектором.

Миссис Бентон поджала губы и коротко кивнула:

– Простите. Я подумала, что у нее чахотка, побоялась за ваше здоровье. Смею заметить, миссис, нужно позвать и доктора.

– Да, да, конечно. Ступайте же быстрее! Элис, принеси сухое полотенце!

Марта подняла бедняжку и, поддерживая ее, повела в гостиную. Элис с полотенцем вернулась быстро – мы как раз усадили девочку на диван, и Марта, держа ее руки в своих, пыталась осторожными расспросами выяснить, кто виновен в несчастье. У Элис – доброе сердце… несуществующее доброе сердце. Она наклонилась, заглянула девочке в лицо и протянула полотенце.

Встретившись с Элис взглядом, девочка тонко вскрикнула, зажмурилась, вырвала руки из ладоней Марты:

– Нет-нет-нет!

Элис, все еще не понимая, протягивала ей полотенце.

– Нет! – девочка с силой оттолкнула ее. Элис покачнулась и чуть не упала.

Фарфоровое лицо ее ничего не выражало – когда-нибудь я сумею добиться мимики, но пока что мое создание лишено дара речи и возможности даже улыбнуться.

– Не волнуйся, – сказал я, кладя руку на плечо ребенка. – Не волнуйся, это – мисс Элис. Мое создание. Механоид.

Утром, простившись с миссис Бентон, оставшейся опекать Риту (так, оказывается, звали девочку), мы с Мартой и Элис вышли из дома на умытую вчерашней бурей улицу. Элис прижимала к груди папку со своими рисунками, и, не знай я, что лицо механоида остается всегда тем же, каким я его создал, сказал бы, что вид она имела решительный. Я же чувствовал себя прекрасно – приближался миг моего триумфа.