Боб Шоу - Ночная прогулка. В двух лицах... Путешествие в эпицентр. Свет былого

Цвета расплываются в глазах, горе, как морской прилив, заливает душу. И снова музыка, они танцуют; но на этот раз Майра куда сильнее отстает от медленного ритма. И вся она обмякшая, тяжелая. Он поддерживает ее, не дает упасть; ее дыхание клокочет у самого его уха…

Теллон, вскрикнув, сжал засаленные подлокотники кресла.

— Ну что, очнулся? — произнес чей-то голос.

— Надо же, какой романтичный мальчик! А по виду не скажешь, — тихо рассмеялся кто-то другой.

Теллон открыл глаза. В комнате было полно людей в серых габардиновых мундирах гражданской службы безопасности ЭЛСБ. Вооружены они были легко: преимущественно многоствольными похожими на веера «шершнями», хотя он заметил и обычные пистолеты. Лица веселые и довольные, у некоторых на щеках еще виднелись тонкие розовые полоски — следы масок, защищавших их от психотропного газа.

При каждом вдохе его начинало тошнить, и желудок выворачивало наизнанку. Но физическая дурнота была пустяком в сравнении с эмоциональным потрясением. Его все еще колотило; это был нервный шок и одновременно нестерпимое чувство, что над ним надругались — схватили, вскрыли и распяли на анатомическом столе, как подопытное животное. Майра, любимая… Прости меня. А вы, выродки, вы — ухмыляющиеся, омерзительные…

На миг он напрягся, уже готовый броситься вперед, но тут же понял — как раз на это они и рассчитывают. Вот почему они использовали вместо обычного паралитического газа аналог ЛСД. Теллон заставил себя расслабиться; он способен выдержать все, что готовят ему Крюгер, Черкасский, Зепперитц, и он это докажет. Он будет жить. Он сумеет уцелеть и сохранить рассудок — хотя бы для того, чтобы прочесть все книги в их тюремной библиотеке.

— Очень хорошо, Теллон, — произнес кто-то. — В вашем деле всегда так важно сохранять самообладание. — Говорящий вышел вперед, и теперь Теллон мог видеть его. Это был высохший, узколицый человек в черном кителе с высоким жестким воротником — такую форму на Эмм-Лютере носили государственные чиновники. Теллон узнал это худое лицо, эту шею с вертикальными складками и нелепо-пышные волнистые волосы: Лорин Черкасский — второй человек в службе безопасности. Теллон невозмутимо кивнул:

— Добрый вечер. Я как раз думал…

— Молчать! — прервал его плечистый блондин с сержантскими нашивками.

— Все в порядке, сержант. — Черкасский сделал молодому человеку знак отойти в сторону. — Раз у мистера Теллона появилась охота с нами пооткровенничать — не следует ее отбивать. Полагаю, в самое ближайшее время он поведает нам немало интересного.

— Разумеется, я буду рад рассказать вам все, что знаю, — быстро отозвался Теллон. — Какой мне смысл молчать?

— Совершенно верно, никакого. — Голос Черкасского сорвался на истерический визг, и Теллон вспомнил, что этот коротышка пользовался печальной славой человека не вполне вменяемого. — Я рад, что вы так на это смотрите. Ну что ж, мистер Теллон, может быть, на один вопрос вы ответите прямо сейчас?

— Что? А… да-да, конечно.

Черкасский прошествовал к комоду — при каждом шаге его голова на длинной шее дергалась — и вытащил разряженный автоматический пистолет.

— Где патроны к этому оружию?

— Вон там. Я выбросил их в мусорную корзину.

— Понятно, — сказал Черкасский, нагнувшись за обоймой. — Вы их спрятали в мусорной корзине.

Теллон беспокойно заерзал в кресле. Они вели себя настолько по-детски, что это казалось неправдоподобным.

— Я выбросил их в мусорную корзину. Я не хотел держать их при себе. Я не хотел никаких неприятностей, — он старался, чтобы его голос звучал тихо и ровно.

Черкасский сочувственно кивнул:

— На вашем месте я сказал бы то же самое. Да, лучше, пожалуй, не придумаешь. — Он вставил обойму в пистолет и передал его сержанту: — Смотрите, сержант, не потеряйте эту штуку. Это вещественное доказательство.

Теллон хотел было возразить, но тут же осекся. Сама манера наивно, по-детски допрашивать была важным элементом тактики. Ничто так не уязвляет и не сбивает с толку, как необходимость вести себя по-взрослому, когда все вокруг строят из себя злобных детей. Но он решил держаться до конца.

Последовала долгая пауза, в продолжение которой Черкасский не сводил с него глаз. Теллон сидел почти неподвижно, пытаясь обуздать случайные вспышки воспоминаний. Вот Майра — она еще жива. Бледная кожа, глаза цвета виски… Край кресла больно врезался ему в ноги. Интересно, если он шевельнется, что за этим последует — залп «шершня»? На большинстве планет власти считали это оружие гуманным, но Теллон однажды получил заряд крошечных, заряженных наркотиками иголок. В результате — паралич и полчаса мучительной боли.

А молчание все тянулось, тянулось, и никто, похоже, не собирался уводить его из отеля. Теллон начал волноваться. Он обвел взглядом комнату, пытаясь понять, в чем дело, но лица агентов оставались профессионально бесстрастными. Черкасский, блаженно улыбаясь, разгуливал по комнате, но вздрагивал и отшатывался назад, когда встречался глазами с Теллоном.

Теллон поймал себя на необычном ощущении — кожа на лбу и щеках стала ледяной, а временами во все поры точно вонзались маленькие булавочки. «Мое образование завершено, — подумал он. — Меня впервые прошиб холодный пот».

Через несколько секунд дверь распахнулась, и вошел человек в форме с тяжелой коробкой из серого металла в руках. Он поставил ее на стул, мельком покосился на Теллона и вышел. Черкасский щелкнул пальцами, и блондин-сержант открыл коробку, где обнаружился пульт управления и провода, намотанные на пластиковые катушки. В неглубоком желобе, как дешевые побрякушки, блестели десять круглых электродов мозгомойки.

— Ну-с, Теллон, пора кое-что и забыть, — напудренное лицо Черкасского приняло деловое выражение.

— Прямо здесь? В отеле?

— Почему бы и нет? Чем дольше вы держите информацию в голове, тем больше у вас шансов передать ее кому-то еще.

— Но для того, чтобы изолировать какой-то определенный мыслеблок, нужен опытный психолог, — запротестовал Теллон. — Вы можете стереть целые области моей памяти, ничего общего не имеющие с… — Он умолк, увидев, что голова Черкасского самодовольно закачалась на индюшачьей шее. Теллон мысленно обругал себя. Он собирался вытерпеть все, что им заблагорассудится над ним сделать, а сам уже разнылся, хотя к нему пока даже не прикоснулись. Вот и конец короткой и блистательной карьеры несгибаемого Сэма Теллона. Он поджал губы и уставился прямо перед собой. Тем временем Черкасский размещал на его голове электроды, соединенные проводами с коробкой. Сержант сделал знак, и глухая стена серых мундиров отступила в коридор — комната внезапно стала больше и холоднее. В тусклом свете на вентиляционной решетке по-прежнему бессмысленно колыхалась одинокая паутина.