Анатолий Горбов - Джин с Толиком

Сложив сокровища на диване и строго-настрого приказав Джину не мародерничать, я отправился на поиски стамески. Золотая лихорадка разрумянила щеки и плясала с сердцем в ритме скорострельности еврейского пистолета-пулемета «Узи». Аккуратно отделив заднюю панель часов, я плюхнулся на собственную заднюю панель, заставив охнуть немолодые доски пола.

Ибо моему взору открылся тайник, по периметру напоминавший размеры моего ноутбука и пока еще неизвестной глубины. Весь он был начинен золотыми изделиями и приправлен опилками – дабы сокровища не звенели и не катались внутри…

Свина разбудил около пяти вечера взволнованный Коготь. Новость никак не хотела помещаться в пьяной еще голове толстяка, и он, после того, как дважды ее выслушал, так ничего и не поняв, побрел, шатаясь, в ванную. Через пять минут холодного душа он вернулся, полируя полотенцем череп и морщась от неприятных ощущений в организме.

Доклад, наконец-то воспринятый Борисом Михайловичем, тоже радости не добавлял. Разбился Юровский. Разбился около часа дня, поэтому, скорее всего, откуп за освобождение Свина он не передал. А это уже гораздо грустнее, чем просто смерть адвоката. Адвокатов, их много. А злой высокопоставленный мент, не получивший вовремя денег и теперь считающий себя обманутым, один.

История, однако, имела продолжение. Словно живой пример к закону «Всегда может быть еще хуже, чем есть», и в этом странном несчастном случае отметился Кулешов, с телефона которого «скорая помощь» получила сообщение об аварии.

Когда Коготь доложил, что за день до ареста камеры наблюдения зафиксировали этого Кулешова у «Кармины», Свин заскрежетал зубами и излился мощнейшей истерикой на своего главного охранника.

Ходившая на цыпочках и вжимавшая голову в плечи прислуга могла слышать обрывки хозяйских воплей:

– Хоть сам его компостируй!.. И чтоб я завтра же знал, на кого он работает!.. Если до понедельника он проходит с целой башкой, я твою башку отобью!..

Глубина скрытого от посторонних глаз хранилища оказалась несколько меньше, чем мне (да что там мне – и любому другому человеку, будь то женщина или мужчина) хотелось бы – всего каких-то 12 см. Однако, как говорят опытные женщины и оптимистичные мужчины, размер – это не главное. Главное – содержание.

Из тайника мною было извлечено: 78 золотых монет, от огромного античного статера (1 штука – грамм 150, не меньше) до луидоров 1787 года (6 штук), франков 1867 года (29 штук по 100 франков) и немецких марок разных лет и герцогств (11 штук по 20 марок). Плюс 22 статера Кушанской империи и 9 солидов – Римской.

А также разнообразные ювелирные украшения – от изящных браслетов и цепочек до монументального колье с бриллиантами, которое на моем диване смотрелось так же уместно, как королева Великобритании в пластиковом биотуалете.

Драгоценности вошли в мою жизнь, грубо растолкав остальные понятия о материальном благополучии и увесисто заняв свое, до этого времени сиротливо пылящееся, место. Они сверкали оттуда эквивалентами счастья и успеха. Сквозь инкрустированный брюликами платиновый рупор торжественно объявляли об отмене мелочных заморочек по поводу дальнейшей экономии при покупках. Ну и, конечно, отягощали ответственностью и озабоченностью свежеиспеченного мужа, которого угораздило жениться на очень красивой женщине.

Я чувствовал себя вторым воплощением Остапа Бендера и, единовременно, Ипполита Матвеевича Воробьянинова, которым в моей реальности наконец-то удалось завладеть сокровищами из «мебелей».

Остап во мне философски примеривал белые брюки для поездки в Рио-де-Жанейро. А Кисе, завороженному бриллиантовым дымом, чудились «грудастые дамские оркестры, беспрерывно исполнявшие танго-амапа». В общем, вполне определенно и даже с некоторым хирургическим привкусом, я прочувствовал выцарапанную на моих мозгах надпись «Киса и Ося здесь были».

Богатство застало меня врасплох, словно… оно приехало всерьез и надолго, а я совершенно его не ждал. Я даже не мечтал, куда смог бы потратить такую недетскую сумму денег. Впрочем, этот пробел быстро заполнялся.

Где-то на задворках мозга крохотной лампадой мелькнула мысль о том, что неплохо бы поделится с бывшим хозяином часов. Не с тем дедом, который мне их продал, а с тем алконавтом, который втюхал это сокровище за несложную работу.

Чтобы впоследствии не отвлекать читателя, скажу, что мои благие намерения не увенчались успехом. Василий, бывший владелец напольных курантов, в начале недели помер по причине и от следствий отравления метиловым спиртом. Очень жаль, так как был он последним представителем своей несчастливой семьи, столько лет прожившей в нищете. Бок о бок с несметными сокровищами, которые почтенный хронометр скрывал в своем деревянном прикиде…

– Это я, узнал? – голос Грума было сложно спутать с чьим-либо другим – он был до безобразия хрипат. Идеальный голос для антирекламы курения и холодного пива.

– Узнал, – осторожно протянул я в трубку, интуитивно опасаясь крупного хищника, и шепотом разума обещая себе, что больше ни за какие коврижки не буду связываться с местным мафиози. Сейчас он мне сделает предложение, от которого я не смогу отказаться…

– Встретиться надо. Когда сможешь?

– Сейчас… смогу – слова мои прозвучали неуверенно, как торжественное обещание «Всегда готов» устами пионера-импотента, только что откушавшего виагры.

– Выходи, – коротко уронил хрипатый.

Оказалось, машина Грума уже стоит под моими окнами. Бандит выбрался из «бэхи» свежего розлива в шикарном кожаном плаще и, совершенно не по погоде, в ослепительных солнцезащитных очках, на которые мне пришлось бы работать у Колосова до конца жизни.

– То, что ты мне дал посмотреть, дорогого стоит. Если бы не тот случай с моим сыном, тебя проще всего было бы… как лишнего свидетеля… Но ты, я вижу, парень порядочный. Эта сука мне руку жала. Так и зашквариться [24] Вещи, к которым притронулся опущенный, называются зашкваренными , загашенными или законтаченными , то есть оскверненными, прикосновение к таким вещам может повлечь за собой попадание того, кто к ним прикоснулся, в касту опущенных можно. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Кассету никто больше не видел. Да и у меня в последнее время какие-то провалы в памяти…

– Я знал, что ты неглупый парень. Но вернемся к нашим баранам – я не люблю быть должен. Что ты хочешь?