Ольга Шумилова - Двадцать отражений лжи (СИ)

Дни текли своим чередом, в кутерьме бесконечных дел, которых никогда не становилось меньше. И звонок к окончанию смены вовсе не означал их конец.

В свою каюту я возвращалась к ночным вахтам, и хорошо, если к первой, а не третьей. Все мысли сосредотачивались на непреодолимой притягательности водных процедур и подушки, и для лишних просто не было места.

Но сегодня, видимо, особенный день.

Далеко за полночь в моей каюте начал трезвонить дверной звонок.

— Координатор, вам тут… — Чезе прямо с порога протянул мне бланк сообщения по дальней связи. Мимолетное удивление («Почему не по почте?») сменилось опаской. Я осторожно взяла бланк и пробежала глазами по строчкам.

Сердце вздрогнуло и начало биться быстрее. Ив. Дождалась…

От Центрального «Полюса» до Северного — неделя пути. Всего неделя.

— Вы ведь рады? — Чезе все еще стоял в дверях.

— Заходи. Что ты как не родной… — я сделала шаг вглубь комнаты, и он вошел следом. — Конечно, рада.

— Тогда улыбнитесь.

Меня спасает очередной звонок в дверь. На этот раз на пороге стоит Пешш и пытается что-то втолковать о расхождении в бухгалтерской документации. Прямо в дверях.

— Заходи, — я снова подалась назад, пропуская еще одного гостя.

Документы снова попытались перекочевать в мои руки. Я вяло отмахнулась и бросила считыватель на стол.

— Потом расскажешь. Завтра.

— Но…

— Без «но», — я решительным шагом пошла в спальню, достала из сейфа едва початую бутылку и поставила на стол.

— Вам же нельзя, — поднял на меня глаза Пешш с таким видом, будто что-то в этом понимает.

— Плевать. У меня сегодня особенный день, — я аккуратно достала пробку — это действительно хорошая выпивка. — И если вы не хотите, чтобы я дискредитировала новое руководство недостойными выходками, пить будете вместе со мной.

— С вас станется, кто бы спорил, — буркнул Пешш, тоскливым взглядом провожая упавший со стола считыватель.

Чезе укоризненно посмотрел на меня, вздохнул и испарился, явившись через несколько минут с пластиковыми стаканчиками. Пешш крякнул, отобрал у меня бутылку и разлил желтоватую жидкость по стаканчикам (в мой попало унизительно мало). Впрочем, я не стала возмущаться, и первый стакан мы опрокинули быстро и молча. Они и не подозревают, насколько мало мне нужно.

Голова блаженно затуманилась, у края сознания замаячило блаженное забытье. Мужчины переглянулись и попытались завести разговор на отвлеченные темы. Я пригрозила отобрать у Пешша бутылку. Он пожал плечами и налил по второй.

Я не стала разуверять их в причине сегодняшней попойки, и позволила думать, что праздную. На самом же деле я просто боялась обычного разговора, который может стать для нас с Ивом последним. Мой светлый астар может улететь от меня навсегда. Но… я решила. Ведь это правильно — построенное на лжи счастье рассыпается сухим песком, всегда найдется крошечный червь подозрения.

Но самое главное не это.

Я должна быть хоть немного достойной его.

Продолжения вечера я уже не помнила, и на следующее утро обнаружила себя дремлющей в кресле. Никаких ощутимых последствий алкоголь не принес, как, впрочем, и эффекта. Меня по-прежнему грызла тревога.

Вся следующая неделя слиплась в один бесконечный тягучий комок, в котором работа и сон были единственными наполнителями. В день же прилета Ива я и вовсе ходила сама не своя. Вот и сейчас — уже больше часа без дела сижу за столом, нервно сплетая пальцы.

— Куратор… — по привычке сорвалось с чьего-то языка. Я обернулась. Чезе со своего места заговорщицки подмигнул, что совершенно не вязалось с серьезностью его тона: — Все будет хорошо, куратор.

Я слабо кивнула, вернулась взглядом к своему столу и замерла. На гладкой столешнице стояла розетка кристаллов сианита, пускающая прямо в глаза яркие солнечные лучики. Постоянная спутница последних дней — тревога — растворилась в солнечной ауре полупрозрачных кристаллов. Камень детства, любимая игрушка и верный спутник малышей той поры, когда заботы взрослых кажутся непонятными и совершенно неинтересными. А растить своего собственного Солнечного Зверя — это важней всех дел глупых взрослых…

Невидящие глаза не могут оторваться от крошечного окошка в безоблачно-счастливое детство, и глупая радостная улыбка сама возникает на губах.

— Куратор… вам нравится? — Чезе хитро улыбнулся, переглянувшись с другими обитателями кабинета.

— …Спасибо.

Я переводила взгляд с одного лица на другое, моих «заговорщиков», и понимаю, что ради свободы теряю слишком многое. От этого снова, в который раз, стало больно, так больно, что сжалось сердце. Чем я благодарю вас, искренне желавших дать мне хоть немного радости, а давших, сами того не подозревая, кусочек беззаботной легкости и незамутненного счастья самого лучшего детства на свете?

Спасибо вам. За все спасибо… И за то, что вы все еще рядом, больше всего.

В посадочном доке совсем немного народа — техники суетятся у подбитого утром метеоритом бота, да вечерняя вахта операторов рассаживается за прозрачным колпаком диспетчерской.

Корабль не опаздывал, но мне казалось, что время превратилось в густую патоку, не желающую двигаться с места.

Полчаса, пятнадцать минут, десять… Резкий сигнал захода на посадку прозвучал, казалось, целую жизнь спустя. Округлый рейсовый корабль медленно продвигался по доку, пока не занял отведенную площадку и не осел на ней всей своей грузной тушей.

Я старательно отмеряла длину и скорость шагов, чтобы не сорваться и не побежать. Должность, провались она в Бездну…

К тому времени, как я подошла, Ив уже успел сойти с корабля, заметить меня и улыбнуться. Мы чинно поклонились друг другу и направились на жилой уровень.

Для радости я выделила себе ровно один день. Наверное, он тоже. Потому что на исходе этого дня, сказочного в своей долгожданности, мы вдруг одновременно заговорили о неважной, совершенно неважной сейчас работе…

— Тебе здесь нравится?

— Обычное место. Не хуже и не лучше других, — я сонно подперла подбородок ладонью. — Абсолютно ничего интересного. Лучше расскажи, как Центр… Как «Полюс».

— Хорошо. Ревизия ушла. Теперь что-то думают, решают. Не знаю, официально еще ничего не объявляли, а слухи… Сама знаешь, что такое слухи: десяток очень правдоподобных и совершенно противоположных версий.

— Арроне молчит?

— Молчит, — Ив внезапно улыбнулся. — Очень сердито молчит.

— А как… — звуки не желают складываться в слова, но мой собеседник умеет понимать такие вопросы.

— Это закрытое дело, но… Его уже закончили.

Молчание. Я не буду спрашивать, как. Я не хочу этого знать.

Молчание. Глухая, неудобная тишина.