Герберт Уэллс - Истории, рассказанные шепотом. Из коллекции Альфреда Хичкока

Пирсон усмехнулся про себя. Бедняга Рой! Всегда одно и то же, хоть он и не отдает себе в этом отчета. Вечный Дон Жуан, постоянно ищущий — и постоянно разочарованный.

— Только не смейся, когда я скажу, что именно меня ошеломило: это кажется таким пустяком, хотя я был напуган, как никогда в жизни. Я всего-навсего подошел к бару и наполнил бокалы, как делал сотни раз до этого. И, только передавая один бокал Мод, я вдруг понял, что приготовил три порции. Это было так естественно, что сначала я даже не сообразил, в чем тут загвоздка. Я ошарашенно огляделся, думая увидеть в комнате еще одного человека — и только тут до меня каким-то образом дошло, что это не человек. Его вообще не было во внешнем мире, он скрывался в глубине моего собственного мозга…

Вечер был очень тихим; тишину нарушала лишь музыка, прозрачной вьющейся лентой поднимавшаяся в звездам из какого-то кафе внизу. В море сверкал отраженный свет взошедшей луны, в темноте над их головами вырисовывались руки распятого. Венера, сияющий маяк на границе сумерек, вслед за солнцем опускалась за горизонт. Коннолли помолчал, потом заговорил снова:

— Следующее, что я помню: я лежу на кровати, а Мод влажной губкой обтирает мне лицо. Он все еще был со мной, когда я очнулся; с тех пор он был со мной всегда. Я кое-как избавился от Мод — это оказалось нелегко — и попытался осмыслить происшедшее. Скажи, Джек, ты веришь в телепатию?

— По-твоему, кто-то читает твои мысли?

— Все не так просто. То, что я тебе рассказываю, обнаружилось далеко не сразу: обычно это происходило, когда я дремал или был немного навеселе. Сначала я мог преодолеть барьер, отделяющий меня от Омеги, только таким образом — потом объясню, почему я дал ему это имя. Но теперь никаких препятствий уже нет; я все время чувствую, что он здесь и ждет, когда я потеряю контроль над собой. У меня осталась только одна надежда — что он устанет ждать и отправится на поиски другой жертвы.

Голос Коннолли, до сих пор спокойный, внезапно задрожал, готовый сорваться.

— Попробуй представить себе ужас этого открытия, мои чувства в тот момент, когда я понял, что каждый мой поступок, каждая мысль или желание, промелькнувшие в моем мозгу, становятся достоянием другого существа. Ясно, что это означало конец всякой нормальной жизни. Мне пришлось без объяснений покинуть Рут. К тому же Мод начала меня преследовать, и стало совсем худо. Она бомбардировала меня письмами и телефонными звонками — это был сущий ад. Я не мог бороться с ними обеими и уехал. И потом, я думал, что на Сирене для него найдутся другие развлечения и он оставит меня в покое.

— Теперь понимаю, — мягко произнес Пирсон. — Так вот чего он ищет! Что-то вроде телепатического локатора — никаких удовольствий, кроме наблюдения…

— Смеешься… — сказал Коннолли без всякой обиды. — Но подытожил ты все это на удивление точно, как всегда. Не знаю, читал ли ты что-нибудь насчет того, что телепатия в известном смысле не зависит от времени. Я знаю, что это так. Омега не является нашим современником, он находится в будущем, страшно далеко от нас. Раньше я думал, что он один из последних представителей человечества, поэтому и дал ему такое имя. Но теперь я в этом не уверен: быть может, в его время во вселенной будут существовать мириады различных человеческих рас, одни все еще прогрессирующие, другие — разлагающиеся. Его народ, в каком бы веке и где бы он ни жил, достиг предназначенных ему высот и низринулся с них в такие бездны, какие недоступны даже диким зверям. В нем есть что-то от Зла, Джек, — настоящего Зла, с которым большинству людей не суждено столкнуться ни разу за всю жизнь.

Джек, ты когда-нибудь задавался вопросом, что останется делать человеческому роду, когда наука познает все, когда не будет больше неисследованных миров, когда все звезды раскроют свои секреты? Один из ответов — Омега. Надеюсь, этот ответ не единственный, иначе все, к чему мы стремимся, лишено смысла. Надеюсь, он и его народ — всего лишь раковая опухоль на теле пока еще здоровой вселенной, но кто может убедить меня в этом?

Они ублажали тело, пока оно не стало бесполезным, и поняли свою ошибку слишком поздно. Может, они, как некоторые из нас, думали, что смогут прожить одним интеллектом. А может, они бессмертны, и тогда это — их неизбежное проклятие. Веками их разум разъедал немощные тела, ища избавления от невыносимой скуки, и наконец нашел последний возможный выход: отправиться в более жизнеспособное прошлое и паразитировать на чужих эмоциях.

Сколько их, подобных ему? Быть может, это объясняет все так называемые навязчивые идеи. Как эти существа, должно быть, рыщут по прошлому, чтобы утолить голод! Представь, как они кружат, будто черное воронье, над приходящей в упадок Римской империей, как теснятся вокруг сознаний Нерона, Калигулы и Тиберия! Может быть, Омеге не удалось отхватить такой лакомый кусок. А может, он лишен выбора и ему приходится владеть тем умом, с которым возможен контакт, и переходить к другому, когда представится случай.

Конечно, эти догадки пришли ко мне далеко не сразу. Кажется, Омеге приятно сознание того, что я отдаю себе отчет в его присутствии. Я думаю, со своей стороны он намеренно помогает мне преодолевать барьер. Именно поэтому в конце концов я увидел его.

Коннолли зажег сигарету и глубоко затянулся.

— Можешь представить себе комнату без стен? Он находится как бы в полом яйце, окруженный голубой дымкой, которая все время дрожит и вихрится, но никогда не меняет своих очертаний. У этой комнаты нет ни входа, ни выхода — и гравитации в ней тоже нет, если только он не научился ее преодолевать. Потому что он парит посередине, в круге из коротких цилиндров с рифленой поверхностью, который медленно вращается в воздухе. Я думаю, это какие-то машины, а он ими управляет. Однажды позади него повис большой овальный предмет с изящными человеческими руками. Наверное, это был просто робот, хотя руки и пальцы казались живыми. Они ласкали и поглаживали его, как ребенка. Это было отвратительно…

Ты когда-нибудь видел лемура или похожего на призрак долгопята? Он почти такой же — кошмарная пародия на человека, с огромными, злобными глазами. И еще одна странность — не таким представляешь себе путь эволюции — у него прекрасный мех, такой же голубой, как и комната, в которой он живет. Всякий раз, когда я вижу его, он находится в одной и той же позе: свернувшийся калачиком, как спящий ребенок. По-моему, ноги у него полностью атрофировались; может быть, и руки тоже. Только мозг все еще действует, выслеживая в веках свою жертву.

Пирсон поднялся с валуна, на котором сидел, и содрогнулся. Ночь становилась прохладной, но это было ничто по сравнению с тем чувством внутренней беспомощности, которое охватило его во время рассказа Коннолли.