Сергей Гомонов - Пари с будущим

В компьютерах я смыслю мало и никогда от этого не страдал. Обычный среднестатистический юзер, над которыми так любят потешаться крутые программеры. Однако моих познаний хватало на то, чтобы понять: быть такого не может. Ни при каких обстоятельствах другой пользователь не смог бы оставить сообщение с моего айпишника.

Но я так устал за прошедшую ночь и чокнутое утро, что попросту махнул на весь этот бред рукой. Будет день и будет пища, как говорится. В конце концов, почему бы не быть на сервере дневников сбою, который и привел к подобной путанице? Надо будет поспрашивать у сведущих людей, возможен ли такой вариант.

Я накрыл ухо второй подушкой, чтобы хоть немного приглушить дикторские голоса из включенного в бабушкиной комнате зомбоящика — в новостях как раз рассказывали о крупном возгорании в столице и о подвигах «огнеборцев» из МЧС. Не знаю, кого как, а меня коробит это пафосное прозвище, выдуманное неизвестным затейником-журналистом для обычного, нормального пожарного. Тоже мне еще… «оракул пера», блин! Но это ты, strelets, наверное, уже придираешься к людям.

С этой мыслью я окунулся в ватное озеро сна.

— Видишь ли, я сам с удовольствием испепелил бы эту мразь, — слегка поворачивая ко мне лицо, говорит (будто бы отвечая на ранее заданный вопрос) молодой мужчина в странной одежде: на нем дымчатого оттенка комбинезон с множеством гаджетов и дополнительная пара рук-манипуляторов, настолько чувствительных, что их сложно отличить от натуральных конечностей. — Но история лишила нас с тобой этого удовольствия, и ради итога нам придется не только примириться с его существованием, но даже и оберегать его от покушений до тех пор, пока не наступит время икс…

Себя я не вижу, только слышу собственные слова:

— Я, кажется, устал от всего этого…

— Да, — он со смехом хлопает меня по плечу одним из манипуляторов, да так, что я покачнулся. — Нам всем через тысячу пройденных циклов полагается двухнедельный отдых. Иначе начнутся сбои. Нельзя столько времени подряд наблюдать извращенцев, даже иногда защищать их и не подвинуться умом. Тут я с тобой согласен.

— Тысячу циклов?! У меня нет и двадцати!

— Поэтому придется потерпеть. А теперь идем, я познакомлю тебя с остальными членами группы. Уму, наверное, ты уже встречал на станции, а вот Савитри…

Картинка замутилась…

Понимая, что сплю, я меж тем продолжал серьезно относиться к происходящему, но ничего меня не удивляло. Когда в комнату плавно, будто океанская манта, вторглось неведомое существо, я никак не мог его разглядеть. В глазах начиналась щекотка, да такая противная, что мне стоило немалого труда ее переносить, зажмуривая веки. Существо воспринималось скорее сознанием, без посредства обычного зрения. В реальном мире такой образ назвали бы монстроподобным, но в мире грез он меня нисколько не напрягал. Когда до меня дошло, что попытки разглядеть его обходятся себе дороже, пелена пала: я стал отчетливо его видеть, при том не видя.

Создание напоминало скорее громадный и тонкий лоскут бекона, закрученный конусом, чем манту, как почудилось мне поначалу. Оно, несомненно, вступило со мной в диалог, поскольку я, не слыша ни слова, ярко чувствовал, что наполняюсь какой-то информацией. Только доступа к этой информации у меня до сих пор не было.

— До тебя тяжело достучаться, — покончив с прежней беседой, наконец обратилось лично ко мне загадочное существо. Но, кажется, говорило оно по-прежнему бессловесно, просто у меня появилась возможность улавливать и понимать его фразы. — Еще сложнее было снова тебя отыскать, вайшва.

Я ощутил вдруг, как мои губы сами собой приоткрылись для ответа ему:

— Почему же тогда я видел Гаруту?

Оно ничуть не удивилось моему вопросу:

— Потому что меня ты еще не видишь, почтенный. Между прочим, старшие братья никак не могут взять в толк, что так напугало тебя тогда.

Мне было непонятно, о чем говорит оно, но еще непонятнее было то, о чем говорю я сам. Существо между тем продолжало:

— Ты рассеиваешь себя. Если всякий раз отнимать из священного костра по одной искре, угли погаснут, вайшва. Ты не подумал об этом, когда…

— Ты говоришь сейчас от имени старших братьев, ади?

— Нет, почтенный, я пока потушил маяк того берега, и они меня не видят, равно как и ты. Я говорю о том, что понимает моя душа. Даже один из дерзких ятта — а все они, почтенный, обнаглели отныне до крайности! — смеет испытывать тебя после всех смертей, которые ты когда-то принял и позже разгорелся вновь. И скоро тебе будет тяжко противостоять твоему ятта. Он набирает силу темной веры среди всех этих неприкаса…

— Но у меня ведь есть ты, не правда ли? — тот я, который заговорил, перебив собеседника на полуслове, внезапно рассмеялся, хотя мне-молчащему смешно не было. Я вообще не врубался в смысл их диалога, но был лишен всех прав на собственное мнение и голос. Да у меня не было даже возможности шевельнуть хотя бы пальцем!

Ох и везет же мне эти дни на дурацкие сны и события!

— Да, я у тебя есть. Но это ненадолго, вайшва. Я здесь только для того, чтобы соединить берега и проложить курс от маяка к маяку. Могу подсказывать, но защитить при надобности не сумею. Тебе надо торопиться. Будет знак, ты поймешь.

Похожее на свернутый в конус пластик бекона, существо отступило к шифоньеру и погрузилось в зеркало на дверце, словно в воду.

И вовремя, потому что вслед за этим я почувствовал, как кто-то осторожно убирает с моей головы подушку и ласково прикасается к волосам.

— Денис! Дени-и-ис! — негромко протянул мамин голос, и я совсем очнулся. — Привет! Ты будешь с нами обедать?

Что? Это я проспал целых два часа? А мне казалось — минут десять от силы…

— А… мам… — я протер колючую физиономию, и щетина электрически затрещала. — Угу, я щас… щас…

В голове еще все плыло и покачивалось, как после легкого похмелья.

Мама степенной павой покинула мою комнату, улыбнувшись мне от двери перед тем как выйти.

О, так я еще почти ничего не рассказывал о нашей семейке! Абхазские воспоминания не в счет. Наша семейка стоит того, чтобы о ней рассказать.

Мой отец, Виктор Алексеевич Стрельцов, профессор, преподавал в университете на факультете антропологии. Однажды, лет пятнадцать назад, он взял меня с собой в Москву на новогодние каникулы, в результате чего я поклялся, что больше с ним никуда не поеду. Каникулы насмарку: папа каждый день таскал меня по музеям. А музеев в Москве — ходить не переходить. В моей десятилетней голове тогда смешались не только кони, люди с залпами тысячи орудий, но и доисторические кости всяких тварей с цифрами дат рождения известных и не известных мне тогда поэтов и писателей. Я думал, за те семь дней он вытрясет из меня всю душу и вынесет из головы мой опухший от переизбытка информации мозг. Но что удивительно, спустя некоторое время я вдруг обнаружил, что в памяти осталось очень много после тех музейных лекций. У меня даже получалось извлекать из нее какие-то факты, почерпнутые в той поездке. Особенно четко запомнился музей на Никитском бульваре, где мы с папой долго рассматривали бронзовую фигурку танцующего Шивы и старинную астролябию…