Евгений Филенко - Энигмастер Мария Тимофеева

– Я не силен в пиктографике, – ответствовал Пармезан. – Но я знаю того, кто силен. И будет счастлив хотя бы на время отвлечься от пыльных гроссбухов, исцарапанных дисков и расплющенных токенов.

«Чтобы привидения поверили в тебя, – мысленно повторила Маша, отправляясь на ужин, как на персональную голгофу. – Что он имел в виду?»

Она немного опоздала к началу совещания, но никто не бросал на нее осуждающих взглядов. Наоборот, инженер Высоцкий вскочил и галантно подвинул ей кресло, а профессор Хижняк налил компот в высокий стакан и осведомился, не желает ли барышня чего-нибудь посущественнее фруктового салата с вафельными крылышками. Маша желала одного: чтобы на нее обращали как можно меньше внимания. Увы, это было невозможно. В кресле напротив сидел старший инспектор Бернард Лято, молодой человек тридцати с лишним лет от роду, красивый блондин с серебряными висячими усами, и употреблял Машу влюбленными глазами. «Интересно, – подумала Маша безрадостно, – куда на сей раз он спрятал букетик и что это будут за цветы? Надеюсь, не герань в горшочке». Она уже находила цветы в изголовье, в стенном шкафчике и в холодильнике. В последнем случае это была изящная икебана из арктического мха и каких-то колосков. Однажды ворох подснежников свалился ей на голову, когда она открыла дверь и переступила порог. Откуда на орбите Юпитера появлялись эти милые презенты, можно было только строить предположения. Старший инспектор Лято не производил впечатление человека с большой фантазией… Маше не очень нравилось, когда некто посторонний хозяйничал у нее в каюте. Но замки на станции представляли собой дань условности и без затей отпирались единым мастер-ключом. А еще вполне можно было договориться с киберуборщиками, которые раз в два юпитерианских дня пытались придать Машиному жилью хотя бы видимость уюта. Застукать старшего инспектора на месте злодеяния до сих пор не удавалось, а прижать в темном углу и подвергнуть изощренному допросу Маша была не готова. Недостаточно убедительна была доказательная база.

Маша меланхолично клевала свой салат и прихлебывала компот, краем уха вслушиваясь в произносимые речи. Начальник спецкомиссии Канделян, впечатляющих статей седой старец с пронзительным взором угольных очей из-под мохнатых надбровных дуг, похожий на языческого бога из главных, отчитывался о результатах инспектирования двигательной секции, густо уснащая свой доклад многоэтажными техническими терминами, что были понятны Маше с пятого на десятое. Микротрещины в фокусирующих элементах… гипертензии охладителя… комптоновское рассеяние… хайнлайновское рассеяние… Научный специалист Корнеев, страшно морщась, делал пометки в своем мемографе; массивный, бритоголовый, свирепый на вид и грубоватый в общении, он скорее напоминал собой человека с темным прошлым, нежели известного ученого, каковым, собственно, и являлся. К Маше он относился без симпатии. Она платила ему той же монетой, всевозможно избегая прямых контактов. Младшие инспекторы Ахилл и Гектор сидели рядком и внимали словам оратора с неестественным вниманием: судя по всему, рубились на ощупь в шнарн-шибет.

«Это оттого, что мы давно не летаем в субсвете, – думала Маша. – Мы ничего не знаем о свойствах открытого космоса. Кроме того, что сообщают нам автоматы. А интенсивность исследований автоматами целиком зависит от энтузиастов. Кому-нибудь взбредет в голову безумная идея, что межзвездный эфир состоит из темного пива, сильно разбавленного минералкой. Этот кто-то идет в Корпус Астронавтов с предложением проверить гипотезу. Оттуда его, мягко выражаясь, выпроваживают. Означенный кто-то надежды не теряет, благо Федерация велика и полна возможностей. Он идет к тем самым энтузиастам, не все из которых состоят в дружеских отношениях со здравым смыслом, но имеют собственную производственную базу. Энтузиасты с радостными визгами строят межгалактический зонд, утыканный спиртовыми ареометрами и гастрономическими салинометрами, и отправляют его за пределы облака Оорта. Через пару-тройку лет автомат вылавливают где-нибудь возле Седны с нулевыми данными, если не считать одного датчика, зашкаленного до предела. Воодушевленный исследователь требует повторных исследований, хотя с некоторым подозрением взирает на банку «Улифантсфонтейна» в лапах главного конструктора. А на пороге уже переминается с ноги на ногу следующий клиент, которому кажется, что темная материя Вселенной состоит из порошкообразной субстанции, органолептически неотличимой от черного кофе мелкого помола, возможно – с небольшими добавками кориандра, каковая субстанция прекрасно могла бы заменить оный продукт, если удастся организовать контейнерный забор в промышленных масштабах… По крайней мере, мы точно узнаем, что пространство не состоит из пива и кофе. И еще кое-что по мелочам. Потому что нам во стократ интереснее экзометрия с ее материализованной неэвклидовой геометрией. Мы взнуздали гравитацию и ушли в экзометрию прежде, чем основательно разобрались с субсветом. А звездолеты прошлого, с их медлительным и громоздким фотонным приводом, летали настолько редко, что угодить в какое-то по-настоящему нехорошее место для них было сложнее, чем брошенной в бассейн иголкой попасть в лежащую на дне монетку. Но «Луч III» оказался той иголкой, которая попала».

Освободившись из тенет упадочнических мыслей, Маша обнаружила, что доктор Канделян завершил выступление, а доктор Корнеев, напротив, давно и энергично оппонирует. Голос у него был такой же грубый, как и манеры. «Интересно, кем он был до того, как податься в большую науку? – без большого интереса подумала Маша. – Может быть, пиратствовал на Фронтире. Или искал сокровища погибших цивилизаций в компании таких же компрачикосов. И был сорвиголовой безнадежным и обреченным, потому что рано или поздно такие искатели натыкаются на своем пути на трофей, который и сам не прочь пополнить свою коллекцию скальпов. Но ему повезло больше других: в глубокой и темной пещере он отыскал Амулет Чистого Разума, и тот вышвырнул его на сторону добра и света…» Она иронически поморщилась. Похоже, Амулет Чистого Разума в случае с доктором Корнеевым сильно схалтурил. В своей речи тот употреблял выражения простые и зачастую обидные.

– Мы торчим здесь уже битых полгода, – рычал Корнеев, – и до сих пор ни черта не знаем. Сосчитали царапины на корпусе главного генератора. Вычислили показатель деформации большого отражателя. Ревизовали остатки туалетной бумаги в бытовом отсеке. Вопрос: насколько это приблизило нас к пониманию случившегося?

– Есть тайны, которые никогда не будут раскрыты, – негромко сказал профессор Хижняк. – Во всяком случае, пока мы не создадим машину времени.