Марк Ходдер - Экспедиция в Лунные Горы

— Проклятый ворюга, — сказал он. — Вы можете смело назвать его обитателем дна. Но постоянный клиент. Живет в паре улиц отсюда. Номер семнадцать по Блэк-Бревери-роуд.

Можно было бы дойти пешком, но, предпочитая видеть свои машины, они взлетели и почти немедленно приземлились.

— Вот этот, — сказал Суинбёрн, указывая на один из таунхаусов. — Давайте поглядим, сколько богохульств выплюнет на нас следующий клиент! — Он взял дверной молоток и с удовольствием ударил им по двери.

Через пару минут и повторной атаки на дверь из-за нее послышался хриплый приглушенный голос.

— Кого там черт принес?

— Полиция! — рявкнул Транс.

— Докажи!

— У меня есть документы, — нетерпеливо сказал Траунс. — Открывайте, и я покажу их вам.

— Хрен тебе поверю. Врешь, зараза. Но ты и не фараон, нет. А, торговец, вот ты кто.

Суинбёрн захихикал.

— Ха-ха-ха! Торговец Траунс!

— А ты кто, сучонок?

— Алджернон Суинбёрн! — крикнул Суинбёрн. — Поэт!

Какое-то время стояла тишина, но потом все-таки голос произнес:

— Слухай сюды! Мне на фиг не нужны твои товары. Давай, чеши отседова!

— Сэр! — проревел Траунс. — Откройте эту проклятую дверь или я разнесу ее к чертовой матери!

Послышалось звяканье цепи, в замке повернулся ключ. Дверь слегка приоткрылась, и из-за нее выглянул слезящийся глаз.

— Чо ты хошь? Ты не в форме. Я только что закурил утреннюю трубку.

— Питер Пимлико здесь живет? — спросил Траунс.

— Ну. Наверху. Сейчас нетути. Уже неделю.

— Знаю. Он мертв.

— Чо?

— Он был убит сегодня ночью.

— Отлично. Он был грязным подонком, и никем другим. Ну и?

— И мы хотим обыскать его комнату. Дайте нам войти.

Глаз изучил Траунса от котелка то полицейских сапог, потом перешел на Бёртона, проверил его темное, исполосованное шрамами лицо и широкие плечи, и скользнул вниз на Суинбёрна: лавровый венок по-прежнему красовался на длинных огненно-красных волосах поэта, торчавших во все стороны после полета из Фристона.

— Поэт с чертовыми фараонами?

— Полицейский горшечник, — гордо сказал Суинбёрн. — Взвод керамики. Отойдите в сторону, пожалуйста.

Траунс уперся плечом в дверь и толкнул, человек отлетел назад.

— Как вас зовут? — сказал он, входя в дом.

Человек в полосатой пижаме, который был бы выше, если бы не искривленные рахитом ноги, стоял, дрожа от утреннего холодка. На всклокоченных коричневых волосах был надет ночной колпак, на больших ногах — шерстяные носки. Из дырки на левой ноге высовывался большой палец. Узловатая ладонь сжимала дымящуюся кукурузную трубку.

— Мэтью Келлер, шоб я сдох. Вы не могете вламываться в мою хазу вот так!

— Могу, еще как могу! Вы владелец?

— Ну. А теперь убирайтесь!

— Еще нет. Вы сдавали верхний этаж Пимлико, а?

— У-ух, наконец-то я избавился от этого долбанного ублюдка.

— От него одни неприятности, а?

— Угу! Вечно пьяный ворюга.

— Не был ли у него какой-нибудь иностранец?

— Был, неделю назад. Толстый, как свинья.

— Имя?

— Хрен его знает.

— Национальность.

— Хрен знает.

— Пышные усы?

— Ага! Но я должен одеться, черт побери.

— Вы не уйдете, пока я не разрешу. Нам надо осмотреть комнаты Пимлико.

— Они заперты.

— У вас есть второй ключ?

— Да.

— Несите сюда.

Келлер беспокойно вздохнул.

— Бегите за ним, черт побери! — взорвался Траунс.

Владелец дома вздрогнул, подошел к задней стене маленькой прихожей, открыл дверь за лестницей и снял с крючка ключ. Потом вернулся и предал его детективу.

Траунс тяжело потопал вверх по лестнице, Суинбёрн за ним. Бёртон, пропуская Суинберна перед собой, заметил, что улыбка его помощника как-то увяла.

Эмоции Суинбёрна, такие же жгучие и буйные, как и его волосы, всегда быстро менялись, никогда не были последовательными и, чаще всего, совершенно неуместными. Физиологическое состояние поэта заставляло его чувствовать боль как удовольствие, и, как подозревал Бёртон, могло быть источником его необычного непредсказуемого характера. Он впитывал эмоциональные травмы, вроде гибели Бендиша, и прятал их за странным поведением, которое — увы! — часто включало себя большое количество алкоголя. Суинбёрн не мог судить о том, что может повредить ему, и это делало его одним из самых храбрых — и угрожающе саморазрушительных — людей, которых только встречал Бёртон.

— Идите за нами, мистер Келлер, — сказал Траунс. — Я не хочу терять вас из вида.

— Никуда я не пойду, — попытался протестовать Келлер, но сдался и, постанывая, поплелся за неожиданными посетителями по лестнице вверх. — Ноги, — пожаловался он. — Дерьмовые, как жисть.

Квартира Пимлико состояла из жилой комнаты и кухни. В ней воняло прогорклым свиным жиром и беконом, и ее давненько не чистили. На полу валялась поношенная одежда. На туалетном столике, прямо перед расколотым зеркалом, стоял фаянсовый умывальник с затхлой водой и толстой линией грязи, окружавшей его изнутри. Рядом лежали опасная бритва и грязный кусок мыла. Провисшая незаправленная кровать, на стуле — непогашенные счета с местных собачьих бегов, под окном — выпуски Лидс Экзаминер .

Суинбёрн и Келлер остановились на площадке, а Бёртон и Траунс вошли в квартиру.

— Записная книжка! — воскликнул человек из Скотланд-Ярда, поднимая с кровати маленький переплетенный томик. Он тщательно перелистал ее, страница за страницей. — Ничего, кроме ставок на собак. Он был игрок, этот парень, Пимлико.

— Неудачник, вот кем он был, — сказал Келлер. — Терял каждый долбанный пенни, который зарабатывал. Всегда опаздывал с арендной платой.

— Кем он работал? — спросил Бёртон.

— На фабрике Прайд-Манучи, паковал паросипеды в ящики, которые потом посылали в Ковентри. Но ему дали под зад коленом пару недель назад, когда отловили на воровстве.

Брови Бёртона поднялись.

— Что произошло?

— Ерунда, забрался через окно в «Кошку и Скрипку», свистнул пару бутылок виски, и прыгнул прямо в руки фараонов. Просидел ночь на холодке.

Траунс нахмурился.

— Только одну ночь? За кражу в пабе?

— Ну.

— Где его держали?

— Полицейский участок на Фарроу-лайн.

Спустя пару минут детектив позвал Бёртона, который обыскивал кухню.

— Капитан, что скажешь?

Траунс указал на голые доски пола около окна. Бёртон подошел туда и увидел маленькое пятно от какой-то черноватой и волокнистой жидкости. Он присел на корточки, вынул из кармана карандаш, его концом поскреб высохшее вещество и поднес к носу.

И вздрогнул от отвращения.

— Воняет гнилыми зубами и еще чем-то. Мистер Келлер, Пимлико жевал табак?

— Не-а. Дымил Оденс Флейком, как и я.

Бёртон встал.

— Когда-то я изучал табачные запахи, — сказал он Траунсу. — Я уверен, что это прусский жевательный табак. В Англии достать почти невозможно.