А. Вороной - Банда профессора Перри Хименса

Toт джентльмен, что в белом костюме и белой шляпе, осторожно приоткрыл дверцу, с секунду выдержал, потом начал спускаться на землю. Ничего у него подозрительного не нашли. Кроме, того же удостоверения сотрудника ФБР, выданного на имя Паоло Инсакко.

— У меня письмо от самого президента! — выкрикнул этот синьор, выкрикнул так, чтобы его услышал сам бригадный генерал. — Господин президент попросил нас дать вам небольшой концерт.

И он, Паоло Инсакко, протянул подбежавшему к нему адъютанту генерала письмо с гербовой печатью США. Оно было подписано помощником президента, его сподвижником и другом, Вито Фелуччи.

Бригадный генерал раздраженно кивнул рукой, пусть, мол, пиликают. Он был польщен таким вниманием президента Ральфа Хилдбера, и чуточку раздосадован. Во‑первых, ему бы хотелось совершенно другого подарка, горло так пересохло, что и говорить было трудно. Во‑вторых, уже в третий раз какие‑то два самолета пытаются прорваться в эту зону, и бригадному генералу пришлось вызвать с военной базы звено реактивных истребителей, и те их отогнали, даже одного чуть не сбили нечаянно. И в‑третьих, этот бандит заставлял себя долго ждать, никак не выползал из своей норы, из‑под силового колпака. Можно было бы послать туда роту солдат, но толку‑то с нее: она все равно не сможет проникнуть через выход под колпак. Стенки туда никого не пропускают. Они работают лишь на выход. И еще связь с базой отвратительная, полная неразбериха. И все это очень нервировало бригадного генерала, лицо его краснело и делалось как у гипертоника, нажравшегося виски.

Выбрался из рефрижератора, из кабины, и второй тип, тоже мне, музыкант. Открыл задние двери рефрижератора. А это еще что? Никак баба? Быть беде! Бригадный генерал побагровел еще больше. «Это наша певичка», — тут же объяснил ему тип в белом. И певичка ножкой спихнула на землю какие‑то тряпки. Слава тебе богу, вздохнул бригадный генерал, хоть зонтики догадались привезти. Это и вправду были зонтики на высоких тонких стержнях. И их расхватали полицейские, военные и даже добровольцы. Хотя тем и не всем хватило. И теперь над окопами раскрылись разноцветные зонтики от солнца.

Они, эти музыканты, что‑то пиликали минут пятнадцать, певичка что‑то пела хрипловатым голосом, но от их пения не стало легче. А еще больше захотелось пить, вспомнился, почему‑то, гарнизонный бар, где в любую жару можно было выпить стакан холодного пива. У бригадного генерала начала побаливать уже голова. Другие, наверно, чувствовали себя не лучше. И тут этот длинный тип, одетый в белое, вдруг хлопает себя по лбу ладонью, восклицает, ба, я и забыл, вам прислали еще несколько ящиков пива и пепси‑колы.

Бригадный генерал чуть не подпрыгнул от радости, и тут же свалился опять на стул, и чуть не приказа расстрелять этого паршивого артистика, этого склеротика, забывшего о самом главном. Концерт был на время прерван. Девица, расстегнув свою шубку, ловко открывала бутылки с пепси‑колой, соблюдая все меры гигиены, тут же протирая стаканчики и горлышки бутылок смоченными в спецжидкости индивидуальными салфетками. Работала она очень быстро и профессионально. И пиво было тоже не в банках, а в бутылках. Бригадный генерал такое любил еще больше.

Первыми толпились военные, за ними выстроились спецы из ФБР, а уж дальше, в конце, добровольцы. Хотя тот, мордатый и краснощекий, в маскировочной курточке и желтых панталонах, что смог отключить копающих землю роботов, пытался пролезть первым, но был выведен за руку адъютантом генерала.

Девица приседала, подавая то пиво, то пепси‑колу, весьма и весьма красиво, коротенькая ее белая юбочка задиралась, и ее стройные ножки, пухлые бедра привлекали взоры и вояк, и агентов ФБР, и тех, ну что толпились позади, добровольцев. И даже ведущий телепрограммы Эр‑би‑си протиснулся к девице и выдал на экраны ее загорелые ляжки и розовые трусики.

Бригадный генерал, наверно, выпил больше всех. Но он был крепок и здоров как тот бык, что всю жизнь пробегал по вольной прерии. Уже почти все подремывали под тихое, убаюкивающее пение певички. И здесь из‑под розовой стенки силового колпака показалось какое‑то странное темное пятно. Что‑то перемещалось. Не то собака, не то обезьяна. Оно, это существо, ползло на четвереньках, и уже было видно, что это был человек. Но ему, этому существу, вероятно, так понравился этот способ передвижения, что оно и дальше продолжало ползти и не хотело вставать.

Это был бандит. Бригадный генерал уже узнал его. И он, очнувшись, рявкнул: «Одна дивизия справа, другая слева, обходи! Взять его в плен!» Но в ответ ему раздался лишь дружный храп. И тогда к генералу подошел тот, в белом костюме, и стал играть на скрипке. Исполнял он ноктюрн Шопена. Но бригадный генерал все порывался встать, все кричал: «Окружай! Заходи с тыла! Вперед, орлы! Ура‑а‑а!» И он даже хватался за свою кобуру, но там, кроме подсунутых женой двух сандвичей из красной икры и окорока ничего не было.

И тогда к нему подвалил второй мафиози и начал дудеть в старинную медную трубу, исполняя какой‑то военный марш. Бригадный генерал заслушался, притих и уже через пять минут мощно похрапывал, откинув голову назад, на спинку стула. Фуражка свалилась с его лысины, но музыкант с трубой ее снова надел генералу.

Артисты облегченно вздохнули, но тут что‑то уже начал орать тот, в маскировочной курточке и в желтых панталонах. Он тоже еще не спал, а все хихикал и дергал за затвор своего автоматического винчестера.

— Погладь ты его наконец, чем‑нибудь тяжелым по голове, Паоло! — нервно пискнул мафиози в черном. — Сколько можно с ним возиться? У меня уже лопается терпение.

— Не забывайся, Лючано! Не забывайся! Что было прочитано в патетическом панегирике нашим Поэтом? Никаких грубостей! Никаких нарушений нашей морали и прав человека! Мы должны показать этим узкоглазым вампирам из «триад», как надо работать!

И он снова раскрыл свой футляр, бережно извлек дорогую скрипку, и, подойдя к тому мордастому добровольцу, что выключил тех роботов, принялся с большим внутренним подъемом исполнять сонату до‑диез минор знаменитого композитора прошлых времен Людвига ван Бетховена.

Краснощекий перестал хихикать, звякать затвором винчестера, лицо его приняло более одухотворенное выражение, и он заплакал. А потом, склонив голову на бруствер, подложив под щеку винчестер, он уже спал. Спал он красиво, посапывая и раздувая щеки, спал как тот ребенок, шаловливый, уставший, набегавшийся за день по парку, в котором они играли в старинную игру, в палачей и жертву. В этой игре один мальчик изображал из себя нациста, второй — коммуниста, третий — полпотовца. Догнав каждый свою жертву, идеологического противника, они потом по очереди стреляли из пистолета жертве в затылок. Обычно, жертва должна была изображать из себя круглика. Никто не хотел быть жертвой, и им потом покупали по три порции мороженого. Выигрывал тот, кто большее количество раз попадет длинным патроном с резиновым набалдашником на конце по затылку жертвы. Сложность игры заключалась еще и в том, что они при этом должны одновременно выкрикивать смешные лозунги и строить на песке что‑то наподобие небольшого городка, взятого из описания в трактате Томазо Кампанеллы «Город Солнца». И там, на песке, обязательно должен быть хоть один дворец, не то «Дворец искусств», не то «Дворец просвещения», не то «Дворец гармонического развития личности». При подсчете баллов все учитывалось, и количество попаданий в затылок жертве, и оригинальность произнесенного лозунга, и архитектурные достоинства «Города Солнца» на песке.