Габриэль Зевин - Право на рождение. Дилогия (ЛП)

— Да.

— И начал ревновать.

— Не начинай, Юджи двадцать три, и он слишком стар для меня.

— И ты предпочитаешь меня, да?

— Ну да, конечно, я предпочитаю тебя. Хватит строить из себя дурачка, Вин.

— Двадцать три не такой уж большой возраст, — поддразнивал он. — Когда тебе будет восемнадцать, ему исполнится всего лишь двадцать пять.

— Забавно, точно так же Нетти говорила о тебе. Разница в том, что ты всего на четыре года старше ее.

— Что, Нетти на меня запала?

Я широко раскрыла глаза:

— Ты что, не видишь? Она почти помешалась на тебе.

Он покачал головой:

— Очень мило.

Зазвенел дверной звонок, я подошла к двери и посмотрела в глазок. Там стоял человек, которого я никогда в жизни не видела, и держал в руках картонный ящик, обернутый в целлофан (дорогая штука, сейчас нечасто такое встретишь — целлофан не перерабатывается). Человек был ниже, чем я, а его руки были подозрительно тонкими по сравнению с круглым животом. Хотелось бы знать, действительно ли он такой толстый или его живот — фальшивка, скрывающая что-нибудь опасное, типа оружия.

— Доставка для Ани Баланчиной, — сказал он.

— От кого? — спросила я, не открывая дверь.

— Не могу сказать.

— Минутку, — ответила я и пошла к бабушкиному шкафу, чтобы достать папин пистолет. Я заткнула его за пояс юбки и вернулась в прихожую. Накинув на дверь цепочку, я слегка приоткрыла дверь.

— Что в коробке? — спросила я.

— Если я расскажу, это испортит сюрприз, — сказал посыльный.

— Я не люблю сюрпризы.

— Да перестаньте, все девчонки их любят.

— Но не я. — И я начала закрывать дверь.

— Подождите! Это цветы. Получите их, хорошо? Вы последний из моих заказов на сегодня.

— Но я не жду никаких цветов.

— В том-то и дело. Люди обычно не ждут цветов.

В его словах был смысл.

— Распишитесь здесь. — Он протянул мне коробку и затем электронное устройство и попросил, чтобы я подписала.

Я сказала, что лучше не буду этого делать.

— Да перестань, детка, хватит усложнять мне жизнь. Подпишись здесь, пожалуйста.

— Почему бы вам не сделать это за меня?

— Годится, — ответил он и пробормотал себе под нос: — В наше время дети стали такие невоспитанные.

Я принесла неожиданно тяжелую коробку на кухню и разрезала целлофан ножом. В неглубокой квадратной вазе стояло двадцать четыре розы с короткими стеблями. Это были самые красивые цветы, которые мне когда-либо посылали. Там же лежал бумажный конверт кремового цвета, на котором было написано мое имя. Я вскрыла его и прочла следующее:

«Дорогая Аня, приношу свои извинения, что жестко говорил с тобой сегодня. Ты перенесла очень тяжелую потерю, а я вел себя как безмозглый грубиян.

Я больше всех понимаю, какие жертвы ты приносишь. Знай, что ты не одна и у тебя есть друг.

Твой старый друг (надеюсь), Юджи Оно.

P. S. Однажды, когда я еще был ребенком, у меня были причины, чтобы впасть в бездну отчаяния. Твой отец поделился со мной следующим: «Более всего мы боимся не того, что мы неполноценны, а того, что наша мощь безгранична». Эти слова навсегда остались со мной, и поэтому сегодня я передаю их тебе.

P. P. S. Может быть, когда-нибудь ты сможешь приехать в Киото».

Буквы были очень мелкие и аккуратные — автору надо было вместить весь текст на открытку. Мне казалось, что это написано рукой Юджи — похоже, он зашел в магазин цветов по дороге в аэропорт, — и это в сочетании с формулировкой было знаком глубокого уважения. Кроме того, он преподнес мне еще один подарок — слова моего отца. Они останутся со мной надолго, даже когда розы умрут. Я склонилась, чтобы понюхать розы. Их запах был свежим и мирным, словно они пришли из мира, где я никогда не была, но не теряла надежды когда-нибудь появиться. Я не особо люблю цветы, но эти… Надо признаться, они были красивы. Я опустила письмо в карман, и тут на кухню зашел Вин. Он спросил меня, кто прислал цветы, и, не знаю почему, я соврала:

— Один из родственников не смог присутствовать на похоронах бабушки.

— Выглядят дорого, — отметил он. — Мне пора идти, встречаюсь кое с кем из «группы».

— Так быстро? — сегодня я с ним почти не виделась.

— Аня, я тут провел восемь часов!

Вин ушел, и я села у кухонного стола, рядом с моими розами, и перечитала открытку. Хотелось бы знать, почему Юджи был в бездне отчаяния. Не связано ли это со смертью его отца? Или это случилось раньше? Я вспомнила, что когда-то его похищали, еще мальчиком. Вроде бы тогда (хотя я точно не помню) он потерял палец.

И снова я перечитала открытку; можно сказать, благодаря ей я почувствовала, что меня кто-то увидел и понял.

Я провела почти всю свою жизнь, пытаясь сделать нас невидимыми, то есть живыми и здоровыми. И тут кто-то догадался, кто-то увидел, кто-то передо мной извинился. И не просто кто-то, а человек, который находился в такой же ситуации, который знал ее изнутри, который страдал так же, как и я.

Я больше не была одна.

Я положила открытку обратно в карман и пошла в комнату бабушки, чтобы вернуть пистолет в шкаф.

XVII

Я строю планы на лето

Вернувшись в школу, первым делом я пошла поговорить с учителем Нетти. Во время болезни я пришла к решению насчет этого лагеря для одаренных детей, а именно — что я должна приложить все усилия к тому, чтобы Нетти туда поехала. Услышав эту новость, мисс Бельвуар отреагировала (как и следовало того ожидать) самым смешным образом — обняла и расцеловала меня, а потом загрузила инструкциями, телефонными номерами, сроками и ценами.

— Сейчас мы обе работаем над этой благородной задачей, — сказала она мне напоследок. Но я не хотела работать с ней; у меня и так было предостаточно забот.

Общение с мисс Бельвуар заняло больше времени, чем я предполагала, так что я опоздала на пять минут на урок доктора Лау. Обычно она спокойно относилась к опозданиям, особенно моим, но в этот день она взглянула на меня поверх очков и сказала каменным голосом:

— Мисс Баланчина, я бы хотела поговорить с вами после урока.

Она сказала это тем тоном, который доводил моих одноклассников до предобморочного состояния. Я села на свое обычное место рядом с Вином и стала ждать наказания, которое должно было последовать через час. Я любила доктора Лау и была хорошей ученицей, но в этот год явно не блистала — пропустила почти месяц занятий, а наверстывать упущенное в криминалистике было особенно тяжело, учитывая большое количество лабораторных занятий.

Прозвенел звонок, и я сказала Вину, чтобы он не ждал меня.

— Удачи, — пожелал он.

Я медленно подошла к столу доктора Лау, подавив позыв немедленно извиниться за свои пропуски. Начать извиняться, даже не выслушав претензии, — слабость, которая приводит к тому, что на пустом месте возникают новые обиды. (Еще одна строка из папиного учения, если вы еще не догадались об этом.)