Дмитрий Самохин - У черного дуба с красной листвой

– Я тебе удивляюсь, Красавчег. Вроде мужик взрослый. Опять же шериф. А ведешь себя как мальчишка, подмышек не нюхавший. Ну если тебе так интерес раздуло, подошел бы к девушке и снял опухоль. А то весь день мучиться будешь, а ночью страдать.

– Прав, Крейн. Чертовски прав. Вот сейчас сижу и думаю. Правда, чего я не подошел. А ведь тогда прошел мимо, цепанул взглядом, удивился, но растерялся как-то, – озаботился сильно Красавчег.

– Стареешь, Ник. Подбрось да выбрось. Раньше бы ты не позволил себе такую роскошь, как растерянность. Подумаешь девушка. Ты когда в последний раз перед девушкой дар речи терял и превращался в слизень. На тебя это не похоже, Ник. Померь температуру, пока череп не взорвался.

– Прав ты, Крейн. Как всегда. Чего-то хватку теряю. Может, пора на пенсию.

Я прикончил кружку с пивом и задумался, стоит ли брать вторую. Или для одного утра один Гинесс это вполне достаточно, чтобы почувствовать себя счастливым.

– Если ты уйдешь на пенсию, что тогда случится с Большим Истоком? Народные волнения и восстание обезьян. Лучше сиди на месте, так всем спокойнее. К тому же какая пенсия в неполные сорок. И не мечтай даже.

Все-таки я решил, что вторая кружка будет лишней. Мало ли что сегодня еще приключится, а я уже под градусом. Утреннее воздержание приводит к лучшему взаимопониманию с народом.

– Есть предложение, – сказал я.

– Весь во внимании, – сгримасничал Красавчег.

– Чемодан был тяжелый?

– Пушинкой его назвать сложно, а до бетонной плиты чутка не дотягивал.

– Значит, с такой тяжестью она далеко не могла уйти. И если мы сейчас оторвем свои задницы от этих уютных кресел, подбрось и выбрось, то сумеем ее нагнать и удовлетворить твое любопытство. А то я за твое здоровье беспокоюсь. Нельзя же так себя изводить.

– Хорошо придумал, Крейн. Светлая голова, – обрадовался Красавчег.

– Так где говоришь ты ее видел?

– На Липовой возле магазина Доктора Бро.

– Так это совсем не далеко, – сказал я, поднимаясь из-за стола.

Но осуществить задуманное нам не дали. Дверь бара хлопнула и к нашему столику засеменил Слава Не Пришей Рукав. Странное у него прозвище. Никто не знает, почему его так все зовут.

– Вот вы где. Я вас повсюду ищу.

– А чего нас искать, мы что Эльдорадо, подбрось да выбрось.

– Там такое. Там такое случилось.

Слава Не Пришей Рукав тяжело дышал. Видно, бежал всю дорогу.

– И что там опять у нас стряслось? – спросил Ник Красавчег.

– Коля Факел…

– Что Коля Факел, подбрось да выбрось, – красноречие Славы меня жутко раздражало.

– Коля Факел погиб.

Коля Факел личного приземления не имел. Снимал угол у тетки Клык Марьи Ивановны. Она владела домом номер 12 по Расторопной улице, место сомнительное, славы дурной, да и Коля Факел тоже не пай-мальчик. За ним такие дела водились, что если бы его поймали с поличным – сидеть бы ему до скончания веков в Доме Покоя.

На Расторопной мне доводилось бывать раньше, впрочем как и Красавчегу. Все-таки по долгу службы и не в такую клоаку приходилось лезть. Поэтому ничему не удивляясь и ни на что не обращая внимания, мы добрались до места происшествия. Воспользовались полетом, ведь если напрямик на колесах, то можно полдня потратить на блуждания. А тут взлетел и на месте.

Дом в пять этажей над землей, а шестой уже давно ушел под землю, был взят под контроль кентаврами, так в народе звали подчиненных нашего шерифа. На большой земле их величали грозно легавые, а тут кентавры. Должны же наши копы от пришлых чем-то отличаться.

Опустившись на землю, мы направились к дому. По дороге нас перехватил ретивый капитан, командующий на объекте.

– Шериф, тут такое дело…

– Ты не телись не в молочном цехе. Мне по ходу действия все рассказали. Сейчас на месте все глянем и заценим, – осадил его Ник Красавчег.

Капитан на меня даже не взглянул. Вот что значит почет и уважения. Боятся гады, знают, что я их подноготную могу до чистых ногтей вызнать. Мне для этого трудится не надо. Достаточно только в глаза взглянуть.

– А где сейчас наша Мария Ивановна? – спросил Красавчег.

– Тетка Клык уехала к дочери в гости еще вчера вечером. Так до сейчас не вернулась, – отрапортовал капитан.

– Хорошо, что не вернулась. С ней мы завтра поговорим. Есть за что по душам потрещать, – сказал Красавчег. – А ты проследи, чтобы когда она вернулась, больше некуда не делась. А то мало ли что, какие у людей нервы.

– Будет сделано.

– И еще… зачем столько массовки по такому рядовому случаю. Всех лишних кентавров по стойлам. Не зачем народ честной пугать своим грозным видом.

– Все будет исполнено, – испуганно отчеканил капитан и попытался отдать честь.

Комната, если тот хламовник, в котором мы оказались, можно было назвать комнатой была похожа на берлогу медведя алкоголика. Столько старья я не видел за последние лет двадцать, да чего уж там говорить, вообще не видел. Похоже дела у Факела в последнее время шли не очень удачно и он решил переквалифицироваться в старьевщики.

– Чем в последнее время Коля промышлял? – спросил я.

– Раньше он с Бедуином время от времени ходил. На Большой земле промышлял грабежами, часто с поджогом, по призванию. Мы на это глаза закрывали. Что на Большой земле происходит, то Большой Исток не касается. Но потом дело громкое вышло, его еще Школьным костром прозвали. Коля по пьяни не в то здание завернул. И вместо банка в школе оказался, спалил ее под корень. Хорошо что дело ночью было, и никто кроме сторожа не пострадал. Да и сторож отделался только алкогольным синдромом, недели две стресс после пожара водкой лечил. Так Колю после этого дела сильно пробрало, и он больше на Большую землю не ходил. Заело его, что мог он детишек невинных запечь. Вот уже два месяца из Большого Истока ни ногой. Пару раз пожарным помогал, больше ни в чем предосудительным замечен не был.

Красавчег изложил все предельно ясно. Но все таки что-то меня в этой истории смущало. Совесть оно конечно дело понятное. От нее как известно далеко не скроешься, все равно заест. Но вот откуда она могла взяться у такого прожженного циника как Коля Факел это вопрос с подвывертом. На него попробуй ответь. Колька попал в Большой Исток не младенцем, а вполне взрослым дяденькой с устоявшейся психикой и жизненном укладом. Очень уж обычников не любил. А чего их любить, когда они его двадцать лет за человека не держали.

– Скромное жилье, подбрось и выбрось.

– А у тетушки Клык Марьи Ивановны хором нет. У нее все рабоче-крестьянское общежитие. Да и с санитарными нормами вечные проблемы, – с ядом в голосе сообщил Красавчег.

– Так чего не прикроете?

– Если прикроем, где вся эта шушера ночевать будет. По домам солидным пойдет, горло драть будет. Лучше уж здесь под присмотром.