Айзек Азимов - Дуновение смерти [Сборник]

— Меня это не убеждает, — сказал Брейд. — Ральф мог просто воспользоваться любым предлогом для ссоры, чтобы отделаться от Роберты.

— Конечно, для присяжных это не доказательство, — охотно согласился Доэни. — Я и не скидываю ее со счетов. Ну, а кого еще мы могли бы подозревать, проф?

Больше Брейд не мог этого вынести. С непривычной для него резкостью он выпалил:

— Зря вы стараетесь, хватит!

— Что?

— Я отлично понимаю, зачем вы явились. Напрасно вы считаете меня болваном! Вы меня подозреваете, но доказательств «для присяжных», как вы выражаетесь, у вас нет. Вот вы и надеетесь, что, играя в откровенность, сможете вытянуть из меня в дружеской беседе какие-нибудь неосторожные признания.

— Вроде того, что записи подделаны.

Брейд медленно залился краской:

— Да, в этом роде. Но я действительно только что узнал о подделке и действительно считал, что это указывает на самоубийство. Может быть, я неправ. Но меня вам не подловить, я невиновен. Подозревайте меня сколько угодно — это ваша работа, но зачем стараться запутать меня таким гнусным способом? Вот что меня возмущает.

Внезапно пухлое лицо сыщика стало совершенно серьезным.

— Профессор, — сказал он, — поймите меня правильно. Я и верно мог бы вас запутывать. Это тоже моя работа. Но как раз этого я и не делаю. Я на вашей стороне. Сейчас объясню, почему. Если б убийцей были вы, профессор, значит, вы загубили этого парнишку, чтобы спасти свою репутацию — репутацию человека с мозгами. А на такое способны только особые люди — этакие завзятые умники, понимаете? Их ум для них на первом месте. Они только и заботятся, чтоб все знали, до чего они умные, пусть даже самим придется об этом кричать на весь свет. Они готовы каждому тыкать свой ум в лицо и доказывать, что все остальные идиоты. И вот в четверг я встретился с вами, профессор. Вы химик, а я в химии ничего не смыслю. Вам пришлось мне все объяснять, и я ни разу не почувствовал себя преступником или тупоумным оттого, что не могу с налета понять то, что другие учат по двадцать лет. Если вы могли разговаривать с таким пентюхом, как я, не считая необходимым меня унизить, значит, вы не из тех, кто решится на убийство, лишь бы другие не узнали, что не такой уж он блестящий умник.

— Спасибо, — проговорил Брейд.

— За это вы мне нравитесь. Вот только одно, — все с таким Же серьезным видом он поднялся и направился к двери, — для меня люди — все равно что для вас химия. Я в них редко ошибаюсь, хотя, конечно, и такое бывает. Ну ладно, не буду вам больше мешать! — Он махнул рукой на прощанье и вышел, а Брейд задумчиво смотрел ему вслед.

Он был занят своими мыслями, и почти весь обед прошёл в молчании. Даже Джинни притихла, и Дорис чуть ли не шепотом отослала ее наверх спать.

Только потом, когда Брейд сидел, устремив невидящий взор на экран телевизора, где разыгрывалась очередная воскресная мелодрама, Дорис села напротив и спросила:

— Что-нибудь случилось сегодня? Или ты не хочешь мне говорить?

Брейд медленно перевел на нее глаза. Она была чуть бледнее обычного, но казалась спокойной. Какой-то уголок его мозга, не занятый мыслями об убийстве, еще раньше, вчера вечером, отметил, что она не сказала ни слова о сцене у Литлби. Он думал, что она будет взбешена его поведением, и ждал горьких упреков за скандал, безрассудно учиненный на глазах у Литлби в его собственном доме. Но она смолчала вчера и продолжала молчать.

И вот спокойно, подробно, без всяких попыток что-нибудь смягчить, Брейд рассказал ей обо всем, что случилось за день, начав с признаний Роберты и дневников Ральфа и кончая беседой с Доэни.

Дорис ни разу не прервала его, пока он говорил.

Когда он кончил, она только спросила:

— Что же ты теперь будешь делать, Лу?

— Доискиваться, кто убил. Правда, не знаю как.

— Надеешься найти?

— Должен.

— Ты предсказывал все это еще в четверг вечером, а я только терзала тебя своими приставаниями. Но теперь мне очень страшно, Лу.

Увидев, как она сидит, испуганная и притихшая, он вдруг преисполнился нежности и чуть ли не бегом кинулся к ней, опустился на колени перед ее стулом.

— Чего же тебе бояться, Дорис? Ты ведь знаешь, что я не виноват.

— Знаю. — Голос ее звучал сдавленно и приглушенно. Она не смотрела на него. — Ну, а вдруг все решат, что убил ты?

— Не решат, — сказал Брейд. — Я этого не боюсь.

И вдруг с изумлением понял, что не просто успокаивает жену — он действительно не боится. Острый страх, мучивший его последние три ночи, внезапно притупился, почти исчез, несмотря на то, что положение стало гораздо серьезнее.

Да, пожалуй, именно потому в нем и произошла такая парадоксальная перемена! Уверившись, что он теряет работу, он избавился от вечного страха ее потерять. А с тех пор как его действительно заподозрили в убийстве, он перестал бояться, что подозрение может пасть на него.

— Дорис, нам надо как-то пережить это. И мы переживем. Не плачь, пожалуйста, не плачь.

Он взял ее за подбородок и повернул к себе лицом:

— Ты не поможешь мне, если будешь плакать.

Дорис сморгнула слезы и слабо улыбнулась.

— Этот сыщик, кажется, неплохой человек, — сказала она.

— Да, он совсем не такой, как я их себе представлял, и рассуждает иногда весьма убедительно. Забавно, он до того похож на комического сыщика из кино, что я невольно поражаюсь его логичности.

Дорис спросила:

— Не выпить ли нам? Давай выпьем немножко.

— Давай.

Она вернулась с двумя стаканами и спокойно сказала:

— Я все думаю, как точно сыщик говорил про тех, кто способен на такое убийство, про завзятых умников. Так он их называл?

— Да, это хорошо сказано, надо запомнить.

— Как, по-твоему, это не подходит к Ранке?

Брейд серьезно кивнул:

— Подходит. Но в данном случае не имеет значения. Мошенничество Ральфа ничем ему не грозило, наоборот. Он некоторым образом предвидел, что Ральф ошибается. Ему как раз было бы совершенно невыгодно скрывать подлог Ральфа. Нет, милая, под угрозой находилась только моя репутация.

Дорис тихо спросила:

— Но кто же тогда?

Брейд сидел неподвижно, глядя на стакан, который он держал в руке.

— Знаешь, я все думаю насчет одной вещи. Если Доэни передал мне все точно, слово в слово, то у меня, пожалуй, возникают кое-какие подозрения. Одно упомянутое им слово может иметь двойной смысл, и я думаю, что Доэни этого не знает. Одно его слово меня настораживает.

Дорис с надеждой спросила:

— Какое?

Минуту Брейд рассеянно смотрел на нее, затем тихо проговорил:

— А впрочем, может быть, это ерунда, не о чем и говорить. Я должен еще подумать. Давай ляжем сегодня раньше — плевать на все, надо выспаться.

Он обнял ее за плечи и тихонько прижал к себе.