Надежда Попова - Утверждение правды

Немногословный юный итальянец говорил по-немецки, в отличие от кардинала, превосходно, даже, можно сказать, слишком хорошо. В тех редких разговорах с его участием, которым Курту удавалось быть свидетелем, он слышал чистейшую баварскую речь, выверенную и академически стройную; слова тот выговаривал внятно и точно, никогда не срываясь на акцент, без напряжения и запинки, однако с излишне явственно выраженной четкостью в произношении. С курсантами и следователями, по временам наезжающими в академию, он никогда не общался по собственной инициативе, однако и не пресекал разговора, если кому-то случалось обратиться к нему по делу, отвечая всегда корректно и благожелательно.

Кардинала он почтительно именовал не иначе чем «дон Сфорца»; не «Sua Eccellenza» или «Ваше Высокопреосвященство», из чего Курт вывел, что взаимоотношения этих двоих простираются за рамки рабочих — быть может, родственные или, как бы ни было это странно, дружеские. Каждое слово кардинала парень слушал внимательно и серьезно; слова же, судя по всему, требовали вдумчивого к себе отношения, учитывая как то, что юный итальянец был единственным, кроме Сфорцы, обладателем ключа от комнаты с перепиской, так и тот факт, что порою он надолго исчезал, объявляясь, по словам Бруно, все чаще бывающего в академии, с дорожной сумкой и в одежде, явно претерпевшей путешествие вовсе не в соседнее селение. Если подумать, то, наверное, можно было бы сделать вывод, что корреспонденции в рабочей комнате кардинала после таких отлучек его подопечного существенно прибавлялось.

От все того же Бруно Курт, в отличие от теряющихся в догадках курсантов, знал имя этой таинственной персоны — Антонио. Ничего больше, впрочем, выведать или выпытать у Сфорцы было невозможно, и сегодня, войдя в рабочую комнату кардинала, Курт едва не опроверг тезис духовника о своей неспособности к удивлению. На его стук дверь не открылась, никто изнутри не поинтересовался личностью посетителя, вместо этого голос Сфорцы уверенно и громко повелел из-за закрытой створки:

— Входи, Гессе.

— И как вы узнали? — полюбопытствовал Курт, распахивая дверь, и приостановился у порога, увидев за столом подле кардинала его загадочного подопечного.

— Я велел передать тебе, что жду, — дернул плечом Сфорца, указав на один из табуретов напротив. — И кто еще может долбиться так нахально… Садитесь оба.

И этого тоже не было прежде, прежде в подобных же обстоятельствах разговоры в комнате утихали, и кардинал коротко, а то и вовсе молчаливым кивком выдворял соотечественника прочь либо же выходил сам, проводя требуемую беседу в коридоре или ректорской зале. Сегодня таинственный Антонио остался на месте, даже взглядом не испросив у кардинала каких-либо указаний, что тоже было далеко не в порядке вещей. Хотя все, происходящее в академии в эти дни, выбивалось из этого порядка…

— Мне уж донесли, что снова был приступ, — продолжил Сфорца, когда оба уселись, невольно косясь на молчаливого свидетеля их беседы. — Но все обошлось. На сей раз. И помимо мыслей, каковые все происходящее вызывает у меня так же, как и у прочих, возникает еще одна — крайне досадная, свербящая в мозгу уж не первый год. Когда-нибудь, господа следователи, такое же случится и со мной. Быть может, вот так же слягу и отдам Богу душу через неделю-другую, а возможно, как-нибудь на плацу или в этой вот комнате скажу: — «Что-то мне не по себе» и клюну носом. Как тогда все забегают, а?

— А вот он — должен здесь быть? — не выдержал Курт, весьма бесцеремонно ткнув пальцем в secretarius ’а Сфорцы, и кардинал кивнул:

— А «вот он», Гессе, имеет непосредственное касательство к делу, каковое мы станем здесь обсуждать и смысл которого я только что озвучил. «Вот он» и нужен для того, чтобы с моей кончиной никакой паники не приключилось. Итак, познакомься со своим будущим начальством.

— Не понял, — констатировал Курт напряженно, и Сфорца с готовностью пояснил, кривясь в издевательской ухмылке:

— В будущем, когда Господь или его оппонент, что верней всего, приберет к рукам мою сильно попорченную душу, докладывать о своих подвигах на инквизиторском поприще будешь Хоффмайеру как ректору и духовнику, и — ему.

— Любопытно, — отметил Курт неопределенно, разглядывая парня теперь не скрываясь, в упор. — Я не карьерист, однако не могу не спросить — а мне что же, никакого поощрения за верную службу не светит? Все вокруг меня хватают повышения, и лишь я один остаюсь неоцененным.

— «Особых полномочий» и первого ранга тебе мало?

— Великого бы.

— Заслужишь — будет, — отозвался кардинал подчеркнуто серьезно, и Бруно зябко передернул плечами:

— Господи. Надеюсь, я до этого счастливого для всей Германии дня не доживу. Не люблю смотреть на людские страдания.

— Это несправедливо и немилосердно, — буркнул Курт, наградив помощника очередным тычком в бок. — У меня отобрали единственного, кем мне можно было покомандовать, и поставили надо мною же…

— Пиши запрос; любой выпускник или даже действующий служитель с превеликой радостью пойдет к тебе в помощники.

— И со слезами запросится назад через неделю, — договорил Бруно тихо.

— А теперь, — недовольно продолжил Курт, — меня еще и определили в подчинение какому-то юнцу, которого я даже не знаю. Решили пристроить племянничка, Ваше Высокопреосвященство?

— Привыкай, — посоветовал кардинал с усмешкой, перехватив взгляд своего подопечного. — Тебе его терпеть всю оставшуюся жизнь… Нет, Гессе, пристроить я решил вовсе не племянника, не внука и не правнука, а всего лишь сына моего крестника.

— Ага, — удовлетворенно отметил Курт. — Старый добрый непотизм. Что б мы без него делали? Погрязли бы в честном распределении должностей, а это такая скука… Ну что ж, — посерьезнел он, заметив, что за все время этого не очень учтивого разговора на лице юного итальянца не проступило ни тени обиды или раздражения. — В таком случае, полагаю, вам следовало бы нас познакомить.

— Ну, вы оба в представлении не нуждаетесь, — тоже убрав свою кривую улыбку, кивнул кардинал. — А уж ему-то тем паче о вашей парочке известно все. Вам же представляю: Антонио Висконти.

— Висконти… — повторил Курт спустя миг молчания, вновь окинув парня пристальным взглядом. — Не сказал бы, что я особенно силен в познаниях, касающихся политических пертурбаций и генеалогии, однако же события двухлетней давности оставили это имя на слуху даже у тех, кто не интересуется политикой вовсе. А потому хочу уточнить у вас как у знатока родных пенатов: и много народу с фамилией Висконти можно сыскать в Италии?

— Говорят, где-то в Сардинии затерялись обломки пизанской семьи, однако с уверенностью утверждать не стану, — просто отозвался Сфорца. — Но, думаю, нет необходимости констатировать тот факт, что вопрос твой был риторическим.