Елена Клещенко - Файлы Сергея Островски

— Вот за этим столом?

— Да, конечно.

— Как вы полагаете, текст на вашем экране можно увидеть из окна?

Мелисса Гринуэй одарила его долгим взглядом, отнюдь не восхищенным.

— Поскольку я читаю с вертикального экрана, сижу лицом к окну, но не прямо напротив него, и оно большую часть дня наполовину зазеркалено… — протянула она. — Нет, возможно, я не заметила за окном человека в люльке, или с пропеллером, или с чем-то еще, который висел там все время, пока я работаю. Но ваши видеокамеры ведь не могли такое пропустить?

Действительно, после первого инцидента все происходящее в помещениях сектора С фиксировалось видеокамерами. Теперь отдел Дона располагал многими сотнями часов интереснейших записей.

— Это необязательно должен быть человек. Там могло быть что-то маленькое, например летающий бот. Но если вы поднимаете экран, тогда это и в самом деле не кажется реальным.

— Вообще-то нас предупредили об этом еще полгода назад, — светски улыбаясь, ответила доктор Гринуэй. — Мы стараемся садиться так, чтобы работу не было видно из окна. Допустим, один-два раза я могла забыть об этом, но в целом старалась следовать рекомендациям. Что-нибудь еще?

— Да, если позволите. Вы знакомы с Марио Каматой лично?

— Разумеется.

— Если верить его биографу, он своеобразный человек?

— Это вежливый способ спросить, не мог ли он сам передать свой роман пиратам в обход договора с «Дольфин Букз»?

— Не обязательно умышленно… — Сергей тут же сдал назад.

— Марио Камата, мистер Островски, — ледяным тоном сказала Гринуэй, — ничего не делает неумышленно. Это не в его стиле. Ни в литературе, ни в частной жизни. И в любом случае это невозможно.

— Почему?

— Я думала, вы в курсе. Простое сопоставление показывает, что тексты были похищены уже после редакторской правки.

— Но разве вы не посылаете ему исправленные тексты?

— Я посылаю ему исправления, мистер Островски. Существенные исправления, которые требуют его внимания. Но не согласовываю с ним каждую убранную или добавленную запятую. Его доверие лежит в основе нашего сотрудничества. А свое мнение о пиратах и пиратстве Марио всегда высказывает достаточно ясно, и я его разделяю: это вопрос культуры общества.

— Э-э… вы хотите сказать, что культурные люди не занимаются пиратством?

— Культурные люди, мистер Островски, не скачивают произведений искусства с пиратских сайтов. Ведь и вы платите за утреннюю газету или одноразовую посуду, а не вытаскиваете то и другое из мусорных баков, хотя там бесплатно.

И пока Сергей переваривал сопоставление утренней газеты с одноразовой посудой, а себя с культурными людьми (преисполняясь особой признательности за «ведь и вы»), доктор Гринуэй завершила свою мысль:

— А теперь я вынуждена просить у вас прощения, но у меня сегодня много работы. Позволю себе заметить, что вам следовало бы лучше подготовиться к разговору.

При взгляде на Мольвига вспоминались истории про эльфов, пристрастившихся к человеческим порокам, но неспособных спиться до смерти по причине бессмертия. Выглядел он лет на пятьдесят и был бы эффектен — острый профиль, усы и светлые волосы, не густые, зато длинные, — если бы не избыток роста при катастрофическом недостатке веса. Ощущалась в нем некая нереспектабельность, что-то из древних времен, когда в этом самом квартале обитала нищая богема и художник-иллюстратор на свой гонорар мог купить разве что колбасы. Даже коричневый загар как будто приобретен во время безденежных летних странствий, а чистые штаны и рубаха — только что подарены обществом «Женщины против алкоголизма». Впрочем, Сергей уже пошарил по Сети и теперь знал, кто такой Генри Мольвиг. В «Дольфин Букз» постарались заполучить все самое лучшее для проекта десятилетия. А при таком портфолио можно выглядеть как угодно.

В отличие от редактрисы, художник встретил гостя дружелюбно. Может, ему надоело трудиться и хотелось поболтать.

— Кофе, мистер Островски? — он прошел за перегородку, такую же, как в комнате у Гринуэй, и без церемоний поманил за собой Сергея. — Я добавляю корицу, вы не против?

— Буду очень признателен. У вас есть кофе-машина?

— У всех есть. Руководство проявляет заботу, — палец Мольвига застучал по кнопкам. Множественные коричневые ободки на прозрачном стекле кофейника, а также круги от чашек и бурые кляксы на всех горизонтальных поверхностях подтверждали, что заботу руководства он оценил в полной мере. — Фактически это как маленькая кухня — кофеварка, микроволновка, и мы можем заказывать любые вкусности, счета оплачивает издательство. Для обедов, конечно, тут есть кафе.

— Вы можете заказать все, что захотите?

— Хм… вероятно, я не могу заказать выточенного изо льда лебедя, полного черной икры, — задумчиво произнес художник. — Но на самом деле я еще не пробовал. А все мои пристойные желания удовлетворялись мгновенно.

За перегородкой, помимо кухонного уголка, была кровать с переменной высотой изголовья, прикроватная тумбочка и шкаф. На кровати, прямо на смятом покрывале, лежал предмет, который в своем роде стоил ледяного лебедя. Присутствие его было… неожиданным.

— Это детская вертушка, — вежливо объяснил Мольвиг, проследив направление его взгляда. — Я должен ее нарисовать. Извините, не могу рассказать подробнее. Собственно, тот факт, что я рисую вертушку, уже спойлер.

Он поднял над головой игрушку и взмахнул ей, как ракеткой. Пропеллеры из разноцветной фольги весело завертелись, посверкивая под лампой.

— Ее вы тоже заказали по Сети? (Интересно, а если понадобится нарисовать, допустим, широкополосный передатчик?..)

— Не совсем так. Я посылаю свои пожелания администрации, там их просматривают и если не находят ничего предосудительного, то отправляют заказ.

— Ваши заказы когда-нибудь отклоняли?

— Нет, насколько помню. Вот наш кофе.

Кофе был отличным, в меру крепким и сладким, и ненавязчивый запах корицы казался лишь особенностью сорта.

— Вам нужно сделать много рисунков?

— Что ж, полагаю, это не тайна. Примерно столько же, сколько и к предыдущим частям, — заставка и финальная виньетка к каждой главе, небольшие иллюстрации к основным эпизодам, несколько крупных. Показать не могу, сами понимаете.

— Мне всегда представлялось, что иллюстрирование — нудная работа. Вы не страдаете от монотонности?

— Да нет. Тут больше свободы, чем кажется. Даже такой зануда, как Камата — в хорошем смысле зануда, конечно, — не может описать все… весь видимый образ. Львиная доля остается нам. Я особенно люблю рисовать Марту. Она чудесная, хотя и дурочка.

— А ваши иллюстрации пираты не похищали?

— Эти, к Камате — нет. Украли только текст.