Влада Ольховская - Номар Ноль

Это еще не утешало, но уже возвращало хотя бы тень надежды. Да, пока их положение выглядит безвыходным. И то, что их загнали в ловушку какие-то укурки, злило, а злость лишала сил. Но Вит не собирался поддаваться этому и встречать смерть среди мусора!

Должен был остаться выход. Но какой? Ворота были так далеко, что подсветки коммуникатора было недостаточно, чтобы разглядеть их. Стены тут гладкие, не пролезешь… Кричать бесполезно, и связи нет… Безысходность возвращалась снова и снова, как девятый вал.

Он все равно знал, что найдет ответ. Не умрет здесь сам. Не позволит умереть Алексис. Плевать на статистическую вероятность и на то, что под ногами у них сейчас бушует жара, о которой на Земле и не слышали.

Он отстранился от страха, своих ошибок и любых эмоций. Он думал. И нашел выход.

— Посмотри, как здесь чисто! — Вит посветил на стену.

— Мне восхититься?

— Нет, подумать, почему так происходит — это же сборище мусора!

— Здесь и думать не надо, — пожала плечами Алексис. — В момент сброса мусора выливается чистящий раствор, который смывает то, что может прилипнуть к стенам. Стандартная мера гигиенической безопасности, ведь здесь дезинфицирующего пламени нет, и вонь могла бы накапливаться.

— Вот именно!

— Что — именно?

— Нам нужно найти люки!

Дезинфицирующий раствор поступал из люков, открывавшихся только в момент дальнейшего сброса мусора. За люками находились трубы — а это гораздо более уязвимое место, чем сплошной металл стены. Если удастся пробить люк, можно выбрать по трубе! А кораблю в целом это большого вреда не нанесет, ведь пробоина образуется на первой камере. Более того, возможно, повреждение люка заблокирует ворота и заставит механиков спуститься сюда!

Но это в идеале. Даже без посторонней помощи, они смогут выбраться, если найдут люк. Загвоздка заключалась в том, что стены камеры были покрыты абсолютно одинаковыми пластинами. Сотнями одинаковых пластин. И люк мог быть за любой из них.

Вместо того, чтобы сокрушаться о потерянном времени заранее, Вит вскочил на ноги, подобрал валявшийся рядом обломок металла и начал простукивать стену. Алексис молча наблюдала за ним, но присоединиться не пыталась. Вит не заставлял ее: может, она и хочет казаться непробиваемо сильной, но вряд ли случившееся не повлияло на нее. Поэтому он давал девушке возможность прийти в себя.

Результата пока не было. Хотелось ускориться, меньше внимания уделять каждой плитке, ведь время уходило! Лишь усилием воли Вит заставил себя успокоиться. Не думать о времени, думать о результате, и все получится…

— Ты проиграл пари, ты это заметил?

В нынешней ситуации, напряженной до предела, спокойный голос Алексис казался неуместным. Ей что, все равно, что будет дальше?! Или она, как все Операторы, уверена, что мир обязан ее спасать?

— Не заметил, а даже теперь, когда ты указала, мне плевать!

— Не злись. Я только хотела сказать, что ты все равно можешь задать вопрос.

От неожиданности Вит даже прекратил простукивать стены.

— Что?

— Тот вопрос, что я тебе обещала… Ты можешь задать его. Раз уж мы оказались вместе, на краю смерти, я подумала: почему бы и нет? Абсолютно честный ответ — но только на один вопрос.

Естественно, Вит сразу вспомнил о том, ради чего вообще затеял это. Даниэль Кантор, подставная бомба, трагедия на Юпитере… Вот почему он теперь тут. Вот почему его жизнь в опасности.

Даже одним вопросом можно получить все ответы сразу, если подобрать слова правильно. Вит осознавал это, знал, что нужно спросить… И не стал спрашивать. Точнее, вопрос, который был для него главным, уже изменился.

— Почему ты хотела, чтобы я был здесь? Ведь все решаешь ты. Поэтому меня допустили к этой миссии, поэтому ты хотела, чтобы я сейчас сопровождал тебя. Почему? Я ведь даже не нравлюсь тебе, но все равно все подчиняется твоему желанию.

Она не спешила отвечать, просто смотрела на него, и в этой темноте ее глаза казались бездонными.

— То, что ты сейчас спросил, уже может быть частью ответа, — наконец сказала она. — Ты не прав, говоря, что не нравишься мне. Я просто не испытываю к тебе никаких эмоций, как и ко всем остальным. Я чувствую, как часть меня умирает. Я не знаю, почему, и не знаю, как это остановить. Но встретив тебя, я вдруг подумала, что ты можешь повернуть все вспять.

— Я не понимаю…

— Посмотри на меня… Моей жизни, как и твоей, угрожает опасность. Через несколько часов я, быть может, погибну в страшных мучениях, и из-за меня будешь обречен ты. А мне все равно! Я не чувствую даже такой базовой, знакомой всем людям эмоции, как страх.

Она не бравировала этим и не пыталась обмануть его. Сколько бы Вит ни всматривался в ее глаза, он видел лишь равнодушие. По идее, ему следовало завидовать сейчас, потому что сам он от страха избавиться не мог, мог лишь заглушить это чувство.

А зависти все равно не было. Потому что ничего страшнее этой пустоты он не видел. Вроде живой человек — но вместе с тем просто предмет, лишенный души.

Он не замечал этого раньше… потому что не хотел замечать, не думал, что это важно.

— Какое отношение это имеет ко мне? — тихо спросил он.

— К тебе? Никакого. Это началось задолго до тебя. Раньше, когда я только стала Оператором… Я горела. Внутри меня жил огонь, который приносил все: боль и радость. Я была живой, я знала, за что сражаюсь. Но шли годы, и это угасало… Я не знаю, почему. Возможно, потому, что менялись только детали, а суть моего существования оставалась неизменной. Я так и не смогла ничего изменить. Я поняла, что не смогу ничего изменить. Я просто хожу по кругу, я все знаю и все испытала… Сначала я не заметила ту пустоту, что появилась во мне, а когда и заметила, то остановить ее распространение не смогла. Я вижу, я не побеждена… Но мне кажется, что я уже мертвая… иногда. Пока — иногда. Но я знаю, что если что-то не изменить, эта пустота станет абсолютной. Я просто потеряю желание жить… Мне и сейчас-то не очень интересно.

— Подожди, притормози! — смутился Вит. — Как ты можешь устать от этого? Когда ты успела?

— Мне пятьдесят два года.

Он уставился на нее, не в силах произнести ни слова. Идеальная кожа, ни следа морщин, сияющие глаза… Такая совершенная синтетика?

Алексис догадалась, о чем он думает:

— Это все настоящее. Я так выгляжу, безо всяких операций и вспомогательных средств. Мое тело не стареет. Не могу сказать, что и душа стареет. Время для Операторов идет по-другому… У нас нет семьи, школы, академии, работы, свадьбы, детей… У нас есть только работа, которой мы посвящаем всю жизнь. Обучение работе и сама работа — вот все, что я знаю, дипломат. Это — мой замкнутый круг. То, что убивает меня… Это не старость и даже не ее предчувствие. То, что со дня моего рождения прошло пятьдесят два года, не значит, что я равна по опыту и мировоззрению пятидесятидвухлетней женщине. Моя жизнь отличается от жизни человека, хотя я сама — человек.