Леонид Кудрявцев - Фантастический детектив 2014 (сборник)

Он перевел дух.

– То, что переводчик счел вассальной клятвой, на самом деле – прививка личности. С точки зрения аборигенов, полноправное разумное существо – это сам электрыцарь, а его так называемые вассалы – просто продолжения его, вынесенные в отдельное тело, столь же заменимое, как рыцарский конь или доспех. Поэтому барон смог за секунды обратить крестьянина в одного из своих солдат, а маркграф – подчинить себе дракона, подсадить дракону отпечаток собственной личности. Когда Дракул понял, что Симин Йекта невольно обманула его, что каждый из нас – пресловутый остров в океане, и он убивал не слепки личности доктора, а отдельных разумных существ… мне показалось, что сейчас придется проводить ему срочную психотерапию.

Если бы экспедицией руководили планетологи, рано или поздно выяснилось бы, что большинство туземцев на самом деле – полуразумные инструменты. Следовало догадаться раньше, но меня и то сбил с толку неправильный перевод. А этнографов он попросту заворожил. Это дрянная наука – почему обвинение в халатности и было принято обоими судами, – но людям свойственно цепляться за знакомое и видеть его черты в неизвестном.

Рюмин вздохнул тяжело, как морж, и снова припал к кружке. Когда он вынырнул, усы его белели пеной.

– Хорошо, что я не квестор, – проворчал он. – И хорошо, что эта дура не работает на меня.

– Вам хорошо, – буркнул Данил. – А мне предстоит объяснять родственникам троих погибших, почему их убил гуманитарный подход к теории перевода.

– С другой стороны, – заметил Рюмин, – тебе не придется объяснять, почему люди погибли по твоей вине.

Квестор вздохнул.

– Каждый раз, как сталкиваюсь с такими вот историями – когда люди гибнут из-за глупого совпадения, из-за непонимания или дурацкого стечения обстоятельств, – мне кажется, что в их истории должна быть мораль. Понимаю, что нелепость, но ничего не могу с собой поделать. Двойственное у меня к таким вещам отношение.

– Мораль твоей истории проста – никогда нельзя до конца доверяться переводу, – отозвался Рюмин. – С другой стороны…

– С другой стороны… – эхом отозвался Данил.

Оба переглянулись и разом тихонько хмыкнули.

Сергей Легеза – украинский писатель, переводчик. Родился в 1972 году, живет в г. Днепропетровске. Закончил исторический факультет Днепропетровского национального университета им. Олеся Гончара, защитил диссертацию, кандидат исторических наук. Более десяти лет работает доцентом кафедры социологии того же университета.

Дебютировал в 2004 году рассказом «Простецы и хитрецы». Этот рассказ стал началом своеобразного историко-фэнтезийного цикла под рабочим названием «Жизнееды», к которому принадлежит и написанный для нашего сборника рассказ «Семя правды, меч справедливости».

На сегодняшний день Сергей Легеза – автор десятка публикаций в сборниках и журналах России и Украины. Один из сопересказчиков романа Грэя Ф. Грина «Кетополис: Киты и броненосцы». Охотно пишет «мягкую», гуманитарную фантастику, историческое фэнтези, работает в жанре магического реализма. Кроме того, перу Сергея принадлежат переводы рассказов и романов польских авторов, в частности – Я. Дукая, Я. Новака, А. Бжезинской, Я. Пекары.

Вселенная цикла «Жизнееды», к которому принадлежит и рассказ «Семя правды, меч справедливости», частично соответствует Европе, приближающейся к переломному моменту своей истории – Реформации. Именно в этот период, после ряда социальных и экономических потрясений, все изменилось, а магия превратилась в суеверие.

Первым на Кровососа наткнулся Гюнтер Протт по прозвищу Сивая Гривка да поднял такой крик, что переполошил честных мещан от Петушиного дома аж до Луговых ворот. Да и то сказать: любой бы завопил, выйди он из корчмы до ветру и наступи на мертвеца на задах кружала. А уж когда принесли факелы да фонари, из головы Гюнтера мигом выветрился хмель, а выпитое и съеденное – изверглось из чрева.

Потому как вид лейтенанта «богородичных деток» был ужасен.

Лежал он со спущенными портками, словно намереваясь устроиться облегчиться, не дойдя до выгребной ямы. Но раздернутая на груди рубаха почти не скрывала кровавую дыру на месте сердца. Такая бывает, ежели проткнуть людскую плоть осиновым колом, как заметил со знанием дела кто-то из прибежавших на крики Протта «башмаков».

Вот и вышло, что Унгер Гроссер по прозвищу Кровосос принял смерть, для всех кровососов предназначенную.

Поскольку же Гроссер славился суровостью в отправленье гансовой справедливости – а отмерял он ее в Альтене вот уж месяца с полтора, – по городу, словно пожар, поползли слухи, один другого жутче. Что был Кровосос кровососом воистину и что ночами летал на нетопырьих крылах над городом, проникал сквозь трубу в дома и пил кровушку из честного народа – а теперь понес за прегрешения смерть лютую и справедливую. И наоборот, что, мол, знающиеся с нечистой силой мироеды да богачи порешили сжить со свету доброго пастыря, блюдущего стадо свое посохом железным, да и натравили на радетеля за бедняцкое счастье вызванного из адских глубин демона. А совсем уж злые языки шептали, что под спущенными штанами у предводителя «богородичных деток» стручок-то оказался обрезанным, словно у жида какого.

Последний слух так возбудил мещан Альтены, что, когда бы не выбили они своих пейсатых еще за год до того, как «башмаки» поднялись, – несдобровать бы юдейскому семени.

Меж тем соратники Гроссера не нашли, как ни старались, ни свидетелей, ни орудия убийства. Весь вечер своей смерти Унгер Гроссер, как выходило по рассказам, сидел в корчме «У грудастой Трутгебы» (повсеместно в Альтене называемой «Титьками»). Пил, жрал в три горла, как было у него заведено, лапал девок. Ни с кем не заедался, никого не пытался наставить ни в вере, ни в житейских хитростях. Никто даже не приметил, как и когда он из корчмы вышел.

С орудием убийства оказалось и того страннее: не понять было, к чему убийце забирать кол, проткнувший Кровососа. Хотели умертвить в назидание – оставили б деревяху в груди мертвеца. А если правы те, кто связывал смерть Гроссера с поверьями насчет вампиров да вурдалаков, то отчего и голова покойного осталась на плечах, и чеснока ему никто не засовывал в рот, а соли – в рану?

Хуже было, что смерть лейтенанта «богородичных деток» подрывала смелость прочих из «башмачного» войска – как командиров, так и простых ратников. Да и вся обиженная Кровососом и его людьми бюргерская сволочь начала поднимать голову, поговаривая, что не за так погиб «башмак» и что ужо отольются голытьбе пролитые зажиточными мещанами слезки.