Александра Свида - Паника в Борках

Как не попалась никогда никому — это уж милосердию Божию да смиренной любвеобильной матери Агнии приписать следует. Потом обтерпелась, смирилась…

Опять, как когда-то, на руки свои взглянула игуменья. Какие худые, желтые, сморщенные!

Глубокий, но не тяжелый вздох грудь приподнял.

— Благодарю и славословлю Тебя, Боже мой! — смиренно шепчут бледные губы…

Бывшая дача Ромовых горит огнями. Сегодня графиня Бадени дает бал.

Один за другим подъезжают автомобили и кареты.

У порога танцевальной залы стоит красавица-хозяйка и с ней ее родственник Прайс.

На графине светлое шелковое платье и никаких драгоценностей. Да и на что они ей? Только побледнели бы рядом с ее лучезарной красотой.

Для всех у нее находится приветливая фраза и чарующая улыбка.

Несмотря на значительное увеличение площади самого дома и пристройку большой танцевальной залы, с трудом помещаются съехавшиеся гости.

На приглашение откликнулись буквально все.

Играли тут роль не только громкое имя, выдающаяся красота и громадное состояние хозяйки, но также и… глухие, смутные слухи, связанные с личностью графини. Слухи эти, очевидно, создавали ей рекламу и были тем магнитом, который притягивал всех в ее дом.

В роскошной зале на хорах заиграл оркестр; плавно закружились пары танцующих.

В бывшей спальне убитого Рогова шла карточная игра, а в прекрасно декорированных комнатах его трагически погибших жены и дочери собрались солидные или просто не танцующие гости; среди них бесшумно скользят лакеи с прохладительными напитками, мороженым и фруктами.

Всюду слышатся оживленные разговоры.

Вот в углу большой террасы собрался знакомый читателю кружок: красавица Дарская, графиня Мирская, жена доктора Карпова, князь Волин и приват-доцент Сталинский [2].. 2 В первой книге дилогии — приват-доцент Сталин (Прим. изд.).

Льется светский разговор.

— Вот где я нахожу вас, Елена Николаевна, — обратился к Дарской вошедший товарищ прокурора Корнев. — Огни танцевальной залы потому так слабо ее освещают, что в ней отсутствует самая яркая звезда!

— О, Всеволод Александрович, какое неудачное сравнение, — засмеялась Дарская. — Кто же не знает, что яркий свет и звезды понятия не совместимые. Вы, вероятно, хотели сказать, что я ушла в тень потому, что в зале слишком яркие огни!

— Елена Николаевна, преступно так искажать смысл моей фразы, а еще непростительнее заставлять нас искать вас по всему дому и саду!

— Ой-ой, Елена Николаевна, вас обвиняют в серьезном, непростительном преступлении; интересно, как сумеете вы оправдаться от этого обвинения, — вмешался в разговор Волин.

— Ничего, князь, я видела в саду нашего многообещающего юриста г. Захарова; если уж Всеволод Александрович очень обрушится на меня с своими обвинениями, я призову на помощь защитника!

— Тогда не вернее ли будет, Елена Николаевна, довольствоваться таким неквалифицированным, но зато свободным, как птица, защитником, как ваш покорный слуга? — с улыбкой склонился перед ней Сталинский. — Захарова я только что видел проходившим в сад с…

— M-lle Дурново? О, тогда, конечно, я выбрала неудачно и без вашего любезного предложения оказалась бы предоставленной собственным силам, а с таким противником это…

— Далеко не безопасно, поверьте. Я в этом убедилась, слушая неоднократно блестящие, но беспощадные обвинения Всеволода Александровича, — улыбнулась Карпова.

— В защитнике, оказывается, больше всех нуждаюсь я сам, а мою грустную и тяжелую обязанность взяли на себя все!

— Я беру вас под свою защиту, Всеволод Александрович, а в расплату за это не откажитесь помочь мне разыскать моего мужа!

— Счастлив хоть чем-нибудь быть полезным вам, графиня!

— Если вы произнесли слово «расплата», графиня, то присудите же ему достойное наказание, а не награду, каковою является ваше общество, и когда вы перестанете нуждаться в провожатом, передайте его в полон красавице-хозяйке, чем заставите молить за себя Бога многих и многих преступников!

— А я, превращаясь из обвинителя в просителя, умоляю Елену Николаевну придумать достойное наказание вам, князь, за ваше злое пожелание мне!

— Как так? Плен у такой красавицы, как наша хозяйка, вы, господа, называете наказанием, — с шутливым возмущением воскликнула Дарская.

— Графиня, бесспорно, ослепительно хороша, но…

— Вот всегда так. Восторгаются ее красотой, умом, грацией, обаятельным обращением и оканчивают обязательным «но». Уведите его, графиня, и по миновенении надобности, в самом деле, передайте нашей очаровательной хозяйке, чтобы он или отказался от своего «но», или уж не ставил бы за ним точек, а ясно и определенно формулировал бы его значение!

В роскошном уголке, стены которого видели трагическую кончину жены Ромова, собравшееся общество невольно заговорило о сравнительно недавнем преступлении и его жертвах.

— Ни за что не согласилась бы жить в этом доме, — заметила княгиня Вольская, — мне кажется, что от стен и сейчас еще слышен запах крови. Здесь почти в каждой комнате лежал труп!

— Да, — улыбнулся Зорин, — даже чердак, превращенный в антресоли с прекраснейшей биллиардной комнатой, напоминает мне повесившегося там денщика!

— Вот чему я должен приписать выигранную мною партию у такого игрока, как вы. Очевидно, вас так охватили воспоминания, что вы не могли сосредоточиться на биллиардных шарах!

— Вам ли говорить о случайностях моего проигрыша, г. Данилов; с моей стороны было дерзостью сражаться с вами, признанным королем биллиардной игры!

— Что за фантазия, господа, играть на биллиарде, когда дом полон интересных барышень и дам. Я ушел было в этот уголок дать отдых моим старым глазам, а здесь, оказывается, ослепительно светит солнце, — поклонился в сторону Вольской Висс.

— Вас, ваше превосходительство, ослепила своей красотой, конечно, прекрасная хозяйка дома, которую вы встретили, входя в эту комнату; и вам все еще светят оставленные ею лучи. Признайтесь откровенно, — отпарировала его несколько тяжеловесный комплимент Вольская.

— Графиня Бадени, действительно, ослепительна, — вмешалась в разговор все время молчавшая старая княгиня Апухтина. — Если бы не ее кроваво-красные губы и не острые нижние клыки, жутко поблескивающие при улыбке, я бы сказала, что она, как две капли воды, похожа на одну мою знакомую княгиню, но та, слава Богу, покоится уже в земле и даже не оскверняет своими остатками склеп славного старинного рода, которому причинила столько беды.

В комнате водворилось молчание. Все догадались, какой славный род вспомнила Апухтина.

В это время на мостике искусственного пруда остановились m-lle Дурново и Захаров.