Иван Цацулин - Атомная крепость (Художник. И.Ефимов)

Едва рассвело, Снэйк вышел во двор и стал заниматься гимнастикой — он знал, что хозяин дачи Гавриил Самохин встает ни свет ни заря и обязательно пройдет мимо.

Дача двухэтажная, неуклюжей архитектуры: второй этаж выглядел пузатой надстройкой, по размеру больше первого. Таких уродливых дач под Москвой немало. Но в отличие от других себе подобных дача Самохина была архитектурно изуродована с расчетом и имела особенность, в которую Снэйк был посвящен… Снаружи во второй этаж вела крутая, с гнилыми перилами, деревянная лестница, упиравшаяся в небольшую дверцу, на которой всегда висел ржавый пудовый замок. Открыв эту дверцу, можно было увидеть длинную, заканчивающуюся большим окном комнату, совершенно пустую, если не считать грубо сколоченного стола и пары убогих стульев. От двери до окна шла бедная дерюжная дорожка. Больше в этой нежилой верхней комнате абсолютно ничего не было. Представители милиции не раз, для очистки совести, заглядывали сюда, наверх, в сопровождении весьма любезного в таких случаях хозяина, но дальше двери они не шли: с чердака несло запахом застоявшейся сырости, подгнившего дерева. И никто не интересовался, что же находится там, за фанерными стенами этой заброшенной мансарды. Но стены были выведены не случайно — за ними скрывалось несколько крохотных, в два-три метра, тайников, в которые вел тщательно замаскированный ход через чулан с той самой половины дачи, которую занимал Снэйк. Из тайников можно было проникнуть и в большую, с дерюжной дорожкой, комнату. В эти самые тайники Снэйк до утра перетащил все необходимое: продукты, гардероб, различные вещи. Кому придет в голову искать его там? При необходимости хозяин снова продемонстрирует любопытным необитаемый, пустой чердак, и те уйдут ни с чем.

Архитектура дачи была неслучайной. Дело в том, что в молодости, накануне революции, жена Самохина содержала нечто среднее между заезжим двором и публичным домом. В ее заведении на роли посыльного и вышибалы подвизался молодой деревенский парень — Гавриил Самохин. Парень был жаден до денег и до полнотелой хозяйки, и хотя та не стесняла себя с приезжими — лишним заработком пренебрегать грех — Гаврилу держала при себе.

После революции дела пошатнулись. Хозяйка притона бросила свое заведение, захватила накопленное золотишко и вместе с Гаврилой сбежала в его родную деревню в качестве скромной супруги. Самохины быстро отгрохали себе дом-хоромы, завели хозяйство, а заодно в большом секрете от окружающих занялись скупкой драгоценностей.

В тридцатых годах Самохин для вида вступил в колхоз, трудился в правлении, жена «по болести» сидела дома. По всему чувствовалось: события назревали тревожные, и по совету умудренной опытом жены Гавриил Самохин — еще в средних годах мужик — отпустил себе длинную рыжую бороду «для возраста», а заодно, за взятку, сумел приписать и года в свой паспорт.

Когда разразилась война, Самохин, ко всеобщему удивлению, оказался непризывного возраста. Но оставаться в деревне было опасно — могли докопаться до истины, и Самохины «эвакуировались» в Свердловскую область. Там в крупном районном центре Самохин, опять за взятку, определился на должность заведующего продуктовым складом. Завхозом работала его жена, к тому времени из Феклы превратившаяся в Федосью, Самохины жили в полном довольстве и систематически делали подношения начальству. Их хвалили и по окончании войны не хотели отпускать. Но — хватит! Самохин рвался в родную деревню. Он приехал домой ночью, шел босиком, чтобы не шуметь, пробрался к себе на усадьбу. От дома остались одни головешки — село шесть раз переходило из рук в руки.

Кубышка с драгоценностями оказалась на месте. В ту же ночь, боясь, чтобы его кто-нибудь не увидел, Самохин, как вор, бежал из родной деревни и обосновался под Москвой. Здесь, поблизости от старого «заведения» Феклы-Федосьи, Самохины приобрели участок и построили дачу, в архитектуру которой хозяйка перенесла кое-что от своего былого «заведения» — тайники на втором этаже.

Здесь, за глухим забором, находили себе приют беглые уголовники и спекулянты из различных городов страны.

Самохины всех встречали одинаково приветливо, документов не спрашивали, ни биографией, ни делами не интересовались — они понимали, с кем имеют дело, и брали с «постояльца» большие суммы. Копить деньги для кубышки стало их страстью больше чем когда-либо: в этом теперь был весь смысл их жизни.

Коровы у Самохиных не было. Федосья не стала бы возиться с навозом, собаки тоже не было — она беспрерывно лаяла бы на новых клиентов, чего допускать, понятно, не следовало, чтобы не возбудить лишних разговоров среди соседей.

Делами притона ведала Фекла-Федосья, а муж ее устроился в пожарную команду на соседней станции и, как и раньше в колхозе, пролез в актив. Он никогда не опаздывал на службу, был усерден, без устали поучал молодых и критиковал недостатки. Начальство не могло нахвалиться Самохиным, на него сыпались благодарности, премии.

Дачу Самохиных и облюбовал себе для резиденции Снэйк. Он отрекомендовался крупным профсоюзным работником — Михаилом Ивановичем. Попросил, чтобы никто из соседей не знал о его проживании здесь и чтобы никакие посторонние лица уже не появлялись у Самохиных. Новый постоялец готов бы оставить за собой дачу на десяток лет, и Самохины согласились на все его условия: денег он не жалел.

Скосив глаза в сторону калитки, ведущей на хозяйскую половину, Снэйк усердно занимался утренней гимнастикой.

Пожарник спешил на дежурство.

— Доброе утро, Гавриил Акимыч, — приветствовал его Снэйк. — У меня до вас дельце есть… собственно не дельце, а так — предложение.

Самохин остановился.

— Собаку нужно бы завести, — сказал Снэйк. — Только хорошую, овчарку или волкодава. Рискованно так-то, без собаки, место глухое, малолюдное, прирежут еще.

Самохин озабоченно взъерошил пятерней волосы.

— Да ить она сожрет… С потрохами сожрет, окаянная, — произнес он. — Ей, проклятой, ить одного хлеба сколько надо, а деньги… Где взять-то?… Налоги замучили.

— Хорошо. — Снэйк с наигранной брезгливостью оттопырил губы, он ожидал этих слов. — Я оплачу содержание собаки, Гавриил Акимыч, нельзя же, чтобы нас с вами как-нибудь ограбили жулики…

— Вешепонятно, — пробормотал Самохин.

— Собака должна быть сегодня же. Достаньте позлее и покрупнее. Не торгуйтесь — дорого да любо, поняли?

— Вещепонятно, — повторил хозяин свою излюбленную нелепую фразу и поспешил за калитку. Снэйк, успокоенный, возвратился к себе — затея с собакой определенно своевременна — агенты КГБ не смогут установить за ним слежку возле самой дачи, собака почувствует и выдаст их, и он сумеет своевременно удрать или спрятаться.