Евгений Дембский - Властители ночи

— Джозеф — твой отец? — спросил я.

— С чего вы взяли?

Она сделала книксен и подала мне конверт. Я сунул его в карман.

— Мадам велела заплатить.

— Ага. — Я кое о чем вспомнил. — Нельзя ли заглянуть в телефонную книгу?

Она посмотрела на меня как на идиота, явно ожидая чего-то еще, но, поскольку я молчал, наморщила носик и смущенно сказала:

— Вы имеете в виду телеком?

Я отрицательно покачал головой:

— Нет, обычную телефонную книгу, бумажную…

— Ведь таких книг не печатают уже много лет… У нас нет такой, напечатанной.

— Ну тогда ладно, спасибо.

Я сам открыл дверь, вышел и сел в «роллс-ройс», а когда мы тронулись, нахально полез в бар и налил себе на два пальца. Вспомнив о конверте, я достал его из кармана и, поставив стакан на столик, открыл. В нем лежал какой-то странный плоский и довольно тяжелый футляр. Внутри, в трех разных отделениях, находились три золотых двадцатидолларовых монеты, отчеканенных в тысяча девятьсот восьмом, — так называемые «рисовые двадцатки». Их начали чеканить, чтобы заплатить за рис, необходимый для голодающей Луизианы, потом заплатили чем-то другим или не заплатили вообще. А в итоге осталось несколько сотен отчеканенных в качестве образца двадцаток, стоивших — каждая! — где-то от семи до девяти тысяч.

Гм?!

Я постучал ногтем по футляру. Вот тебе и миссис Гроддехаар! Двадцатка в день, и она еще ждала моих возражений!

— Джозеф? — Я вдруг сообразил, что именно мучило меня почти всё это время. — Мистер Гроддехаар был богат? — Я увидел, как он хмурит лоб. — Другими словами — это он заработал такое состояние?

— Скорее нет. Как мне кажется, именно мадам была движущей силой…

— Понятно, — сказал я, причем даже не особо солгав.

Весь остальной путь мы ехали молча. Лишь когда мы сворачивали в улочку, на которой стоял мой дом, раздался телефонный звонок. Джозеф вставил в ухо наушник и некоторое время слушал.

— Это вас, — сказал он.

Я потянулся к телефонной трубке.

— Да?

— Это Черемис Гроддехаар, — сказала моя недавняя клиентка. — Ты знаешь, что большая часть экспонатов вернулась на место?

— Не знаю, — проговорил я, словно идиот. — То есть — уже знаю…

— Сразу же после вашего ухода свалились две груды разных предметов. Кажется, чего-то не хватает, но, в общем, вор избежал позора.

— А что вы такого сделали?

— Я? — Она захихикала. Я немного подождал, давая ей отсмеяться. — Вы догадались?

Она во второй раз обратилась ко мне на «вы». Ну вот, пожалуйста, — похоже, я получил повышение!

— Только сейчас, — признался я. — Но что именно вы придумали, я не знаю.

— Когда я отправила вас за таблетками, я приложила к экспонатам небольшое послание, которое напечатала, когда, в свою очередь, сама ненадолго выходила. Там было сказано: «Если ты помнишь о тайне исчезновения главарей преступного подполья в две тысячи пятом году, то знай — я был ее причиной. Эти люди понесли смерть от моей руки, и они того заслужили. Ты тоже в моем списке!»

— Но… Но вонючие бомбы взорвались раньше, в две тысячи втором?!

— Именно. Так что вор не мог знать, что я блефую. Во всяком случае, он перепугался и отдал всё, что мог. Остальное, наверное, продал. Ну и пусть!..

«Роллс-ройс» мягко затормозил возле моей калитки. Феба, удивленная видом машины, высунув нос через щель в заборе, принюхивалась, энергично размахивая хвостом. Даже Монти Пайтон на мгновение отвернул нос от своего «нулевого меридиана».

— Ну, до свидания, — послышалось в трубке.

— До свидания, — ошеломленно ответил я, положил трубку и какое-то время сидел неподвижно. Потом спрятал футляр во внутренний карман пиджака и открыл дверцу. — Спасибо, Джозеф. До свидания.

— До свидания, сэр, — услышал я в ответ.

Машина бесшумно отъехала от калитки. Феба только теперь отважилась заскулить, да и то ее голос звучал тихо и несмело.

— Иду-иду!

Я вошел в калитку и почесал собаку за ушами. Она тщательно меня обнюхала, и мне показалось, что ей нравится осевший на мне запах «роллс-ройса». Дверь открылась, и на пороге появилась Пима.

— Знаешь, я думала, ты меня обманываешь, но, пожалуй, даже ты не способен нанять такой лимузин лишь затем, чтобы подтвердить собственные фантазии, — улыбнулась она.

— Угу, — коротко ответил я.

Вечер ушел на рассказы, объяснения и размышления.

Лишь ночью, когда меня разбудил лунный свет, бивший прямо в окно, я вспомнил, что не проверил в Сети. Вставать мне, естественно, уже не хотелось.

Я только пообещал себе, что когда-нибудь выясню, кто купил провонявший стадион и на его месте построил несколько офисных зданий.

Иными словами — кто на этой вони сделал себе состояние.

А потом, засыпая, я подумал: а какое мне, собственно, до этого дело?

Я разговаривал с Пимой, которая явно скучала на работе и позвонила, чтобы провести небольшое расследование:

— Только что вспомнила, я хотела тебя спросить: что ты нашел в этих сестрах Ди Ди?

— Во-первых, мне нравится их музыка, — ответил я, искоса поглядывая на экран, на котором бесшумно — поскольку я предусмотрительно выключил звук — покачивались, словно пальмы на ветру, вышеупомянутые сестры-близнецы. — Во-вторых, мне нравится, что их две; поскольку раз уж мне что-то нравится, то хочется, чтобы этого было много…

— Да, знаю. Ты имеешь в виду груди! Большие — хорошо, еще больше — еще лучше! — пренебрежительно бросила моя супруга, обрадованная, что ей есть на кого посмотреть и с кем поболтать, — в ее конторе начался «мертвый сезон». — Вот только странно, что именно они, — она состроила многозначительную гримасу типа «я бы вообще на них даже не смотрела», — так на тебя действуют, хотя груди у них прикрыты… — Она пожала плечами.

— Ни одна певица больше не прикрывает грудь, — согласился я. — А я предпочитаю догадываться, чем получать ее сразу на блюдечке. И вообще, я мысленно моделирую подобные вещи намного лучше, чем это делает сама Природа.

Пима фыркнула.

— Они точно не действуют на тебя своим пением? — уточнила она. — Даже удивительно, ведь у них музыка без всяких претензий, в самый раз для того, кто даже мелодию без посторонней помощи напеть не в состоянии…

— Может, и не в состоянии, зато эта музыка не столь амбициозна, как у этой… как там ее звали? А, Шога… кхе-кхе… — я театрально закашлялся, но тут же перестал, едва Пима открыла рот, — которая «компоновала» свои творения с помощью компа, обшаривая Сеть в поисках реже всего встречающихся последовательностей звуков. А вы, надменные и самоуверенные знатоки Настоящей Музыки, пресмыкались перед ее «талантом»! — Я воздел руки к небу. — Ах, Шога! Ах, какой изыск! Какая смелость, что за идеи! Эйнштейн клавиатуры!