Евгений Дембский - Флэшбэк

Поставив сумку у стены, я подошел к гаражу. Я хлопал себя по карманам в поисках ключа, когда за спиной у меня послышался шорох. Я быстро обернулся. Десяток шагов отделял меня от незнакомца, лицо которого скрывалось в тени огромных полей черной и блестящей, словно лакированной, шляпы. В руке он держал нечто вроде свернутой в трубочку газеты. Если бы он прошел мимо меня, я бы им не заинтересовался, однако, поскольку он сделал еще два шага и остановился, я был уверен, что он не станет спрашивать дорогу к ближайшей бензоколонке. Он поднял руку, в которой держал газету, словно желая привлечь к ней мое внимание, и только теперь я понял, что сейчас произойдет. Праща! Оклеенная газетой или покрашенная праща. Трубка с титановым шариком на привязи из чертовски эластичного крогтана. Хороший натренированный профессионал с нескольких метров расплющивает на стене комара. Проблема лишь в том, насколько хорошим профессионалом был стоявший передо мной. Я не отрывал взгляда от его руки, а краем глаза видел свою сумку. По-идиотски работавший мозг вместо того, чтобы заняться поиском путей к бегству, подсунул кадр из старого фильма — застигнутый врасплох звероподобным негром с огромным тесаком, герой небрежным движением достает из заднего кармана пушку и, как бы нехотя, разваливает башку размахивающему ножом туарегу. Мой «биффакс» лежал в сумке, даже не особо глубоко. Не так уж и далеко… Праща резко дернулась вниз. Блестящая искорка устремилась в мою сторону. Я уклонился, впрочем, уверенный, что первый бросок все равно должен был пройти мимо. Когда шарик ударился о дверь гаража и полетел назад, притягиваемый крогтановой нитью, хозяин трубки слегка ее подбросил. Шарик с отчетливым щелчком исчез внутри, трубка дрогнула и упала в подставленную ладонь. Предназначенная лишь для меня демонстрация владения пращой. Цель была достигнута, и даже более того. Я почувствовал, как из всех пор кожи стекает горячий липкий пот и страх парализует все, что только можно. Это ерунда, что вид смерти, ее предчувствие сковывает человека, я не раз стоял под дулом, из которого мгновение спустя должна была вылететь пуля, и всегда мое тело и разум работали в едином ритме над одной задачей — спасением. На этот же раз я словно превратился в дрожащую студенистую массу, способную лишь повторять выдающуюся сентенцию: «Вот дерьмо!» Противник снова поднял руку и на мгновение замер, давая мне несколько секунд на то, чтобы овладеть собой, но сейчас для этого потребовалось бы несколько месяцев. Шарик со свистом полетел ко мне. Левая рука сама по себе взяла на себя ответственность за остальное омертвевшее тело, дернулась вверх и закрыла лицо от удара. Острая боль возникла где-то посередине линии жизни, словно опровергая ее длину, и тотчас же распространилась по всей ладони. Я опустил руку, пытаясь пошевелить пальцами. Человек в лакированной шляпе уже готовился к третьему броску, и я больше всего на свете был уверен, что на этот раз это окажется нечто выдающееся. И до сих пор ничего не мог поделать с собственным телом.

Противник, видимо, слегка сбитый с толку моей неподвижностью, прикусил губу и задумался, пытаясь определить мои намерения. Капля пота скатилась по моему носу и упала на землю. Я мог бы поклясться, что услышал ее плеск, и одновременно трубка пращи совершила короткое резкое движение, на этот раз снизу вверх; внезапно меня как будто отпустило, я вновь обрел подвижность и встал боком к траектории полета шарика. Я успел заметить, как он высек искру, ударившись о бетонную стену, и на долю секунды у меня перед глазами, в полутора десятках сантиметров от носа, мелькнула тонкая, в четверть волоса, крогтановая нить. Я мог схватить ее, обмотать вокруг руки и попытаться вырвать трубку, но когда-то я видел, сколько времени заняла операция по пришиванию четырех пальцев именно такому же наивному, как я. Когда шарик устремился в обратный путь, я молниеносно наклонился, сорвал с ноги ботинок, надел его на левую руку и переместился вправо. Моему противнику приходилось либо бросать шарик с того же самого места, что сужало угол обстрела и облегчало мне защиту с помощью ботинка, либо, желая расширить угол, ему пришлось бы подойти ближе, а это ослабляло силу удара шарика — оптимальное расстояние выстрела из его трубки составляло метров шесть-семь. Он слегка качнул головой, словно кобра, и бросил шарик еще раз. Я отразил его не слишком удачно — шарик скользнул по подошве и ударил меня в бедро. Я застонал сквозь зубы, а противник что-то коротко прохрипел, а может быть, просто рассмеялся. Он снова быстро бросил шарик и промахнулся, а потом еще раз, не целясь. Снаряд угодил мне в область печени, заставив согнуться от боли. Мне удалось ударить ботинком по шарику, когда он начал возвращаться в трубку; он отлетел по широкой дуге, а противнику приходилось следить за его полетом, если он не хотел, чтобы вокруг его запястья обмоталась острая, как луч лазера, нить. Я со всей силы швырнул в него ботинком, одновременно совершив два самых длинных в моей жизни прыжка. Наконец я увидел его глаза — взгляд был обеспокоенным, но не более того. У него все еще было преимущество — шарик уже почти вошел в трубку, а я все еще был в двух шагах от него. Ботинок играл лишь психологическую роль и даже в этом качестве себя не оправдал. Я нырнул вперед, пытаясь в прыжке дотянуться до его ног. Послышался щелчок вошедшего в трубку шарика, и я увидел, как напрягаются мышцы запястья противника.

В то же самое мгновение что-то мелькнуло между его ногами и углом одного из гаражей. Противник метнулся вперед, пролетел надо мной, а я схватился вместо его ног за воздух и грохнулся на твердый пол. Переворачиваясь на спину с максимально возможной скоростью, я услышал его стон. Феба, прекрасная, чудесная собака, сжала зубами руку с пращой и, не обращая внимания на вопли мужчины, держала его на земле. Я поднялся и заковылял за своим ботинком. Когда я вернулся, лицо мое было уже совершенно сухим, и во мне было столько ненависти, что я мог бы I ею сжечь неприятеля. Проверив его карманы и несколько мест, где он мог бы спрятать какой-нибудь сюрприз, я сильным пинком по костяшкам пальцев выбил пращу из его руки и отошел на шаг.

— Отпусти! — сказал я.

Феба тотчас же отошла от мужчины; я велел ей стеречь его и обратился к недавнему противнику:

— Ну, вставай… Наглотаешься пыли и будешь кашлять…

Я почувствовал, что меня все еще бьет дрожь. Несколько мгновений назад меня коснулась не столько смерть, сколько страх перед ней, и за это кто-то должен был заплатить. Незнакомец — шляпа свалилась с его головы, и я увидел редкие волосы на его макушке — поднял лицо и посмотрел на меня. Я отошел чуть дальше, по пути раздавив его шляпу.