Мария Семенова - Поединок со Змеем

— Дедушка, — сказал Кий. — У меня ведь помощник есть — сам Перун свет Сварожич! Слышишь, в кузнице ковадлом постукивает? Хочешь, с собой его позову, он твоему обидчику и без драки путь-то покажет…

— Что ты! Что ты!.. — замахал руками старик и с молодой прытью нырнул, потом наново высунулся: — Он — огненный Бог, страшусь я его! Один приходи, коли уж взялся помочь.

На том порешили. Ночью засел Кий с молоточком на берегу. Стал глядеть, как плывет над омутом Месяц, плывет высоко, куда выше прежнего, стыдится грязных пятен на серебристом лице, да и побаивается… совсем было засыпать начал кузнец, когда вдруг забурлило в омуте, закипело — и точно, побежали к берегу две волны, одна за другой, прямо на Кия. Обождал Кий, нацелился — да как хватил молотом по первой волне!

Что тут стало! Взвыл кто-то дурным голосом так, что долго еще гудело по лесу. И вроде бы выскочил из воды препротивный, обрюзглый голый старик, в тине весь, с длинной растрепанной бородой и рачьими глазами… убежал куда-то, шлепая перепончатыми лапами, а впрочем, в потемках-то много ли разглядишь.

Вышел старый Омутник на берег, начал благодарить Кия:

— А пуще всего за то спасибо тебе, кузнец, что помощничка сюда не привел…

Прямо по имени так ведь и не назвал — боялся.

А все-таки и Перуну в то лето, что он работал у Кия и не появлялся на небе, досталось раз явить свою силу.

Был у Кия сосед — брат троюродный, и у соседа баня. А в бане, как всегда водится — банный дух, Банник. И за что-то невзлюбил этот Банник соседову молодую жену. Уж она и веничек ему оставляла, и воду, и добрый пар — все равно: едва она за мытье, непременно плеснет на ногу кипятком, либо горячий камень расколет, так в нее и метнет. А один раз вовсе чуть не сгубил: ухватил — сила-то немереная, даром что ростом не вышел — да и начал затаскивать меж стеною и каменной печкой, жечь почем зря, кожу сдирать. Хорошо, на крики жены вовремя подоспел муж-крепыш, отстоял, вынес еле живую, насилу водой отпоил.

Зашел как-то этот сосед в кузницу Кия полюбоваться работой да починить ножницы овечьи. И обмолвился в разговоре, какие недобрые дела у них повелись. И обереги, мол, не оберегают. А хлеба краюшку злому Баннику положили — и ту не принял, всю перемял, истоптал… Этого уж Перун, качавший молча меха, стерпеть не сумел.

— Хлеб истоптал? — спросил негромко, но по стенам зазвенели молоточки, сверла, подпилки. Отошел от мехов, и сосед вытаращил глаза: меха продолжали качаться, ибо внуки Неба-Стрибога, быстрые Ветры, во всем слушались Бога Грозы и помогали ему. Откуда же мог знать Киев родич, какой такой черноволосый молодой исполин ходил в работниках у кузнеца. Все его, молчаливого, называли Тархом Тараховичем или просто Балдой, то есть

Большим Молотом, а дальше не любопытничали.

— Эта служба как раз для меня, — молвил Перун. И помстилось соседу, что волосы его заклубились грозовой тучей, а в глазах заплясали синие молнии, и глухо пророкотало где-то вдали. Испугался землепашец, не хуже ли еще Банника окажет себя этот Балда… но делать нечего, заварил кашу, расхлебывай.

В тот же вечер, не мешкая долго, истопили баню. Жена соседа показалась с мужем в предбаннике, потом тихо вышла, а Перун шагнул внутрь. И сосед, желая позлить Банника, еще крикнул следом, как сговорились:

— Шевелись там, жена!

Уж очень Банник не любит, когда кого-то торопят. Тотчас плеснул он в вошедшего целый ковш вареной воды, ждал крику, но где там! Может ли кипяток повредить Богу Грозы, родному брату Солнца, родному брату Огня! Он из горна поковки голой рукой под молот бросал и держал крепче клещей. Не успел опомниться Банник, как ухватило его что-то — а что, не понять, лишь два глаза во тьме и в глазах свирепое пламя! Как начало макать голого в крутой кипяток да и мыть им, что ветошкой, полки, стены и пол! Как начало прямо над каменкой воду из бороды выжимать!..

Сосед с женою в предбаннике напугались, выскочили наружу: решили — сейчас баня развалится, раскатится по бревнышку. Но нет. — Будешь кипятком шпариться? — спросил Перун Банника, когда тот и вопить уже перестал, всхлипывал только. — Будешь камни кидать? За горячую печку будешь утаскивать?

— Не буду!.. — заверещал Банник, засучил кривыми короткими ножками. — Ой, не буду, только помилуй!

— А хлеб пинать?

— Не буду, бородою клянусь, пусть с нее вся плесень отмоется!

Выпустил Перун Банника и молча ушел, так и не показавшись. Да тот и не больно смотрел, был рад-радешенек, что уцелел. Долго потом сидел тише воды, ниже травы, скуля, зализывал ссадины и все думал, кто же это с ним справился? Да еще и клятвой связал?.. Ничего не придумал — навыкнув шпарить исподтишка кипятком, ума палату не наживешь. А потом как-то в сумерках увидал хозяйскую серую кошку, приметил, как сверкнули ее глаза

при выплывшем Месяце… и без памяти юркнул обратно за дверь, еле-еле дух перевел.

И вот, когда заглянула туда осмелевшая молодая хозяйка, пузатый голенький старичок высунул из-под полка конец бороды, позеленевшей от плесени:

— Скажи, хозяюшка, а что ваша кошка? Жива ли?..

— Жива, — не растерялась смышленая женщина. — Как не жива! Вчера только еще семерых таких принесла.

— Ой, горе! — не в шутку напуганный, разохался Банник. — Ты уж сюда, сделай милость, не допускай ее!

На том поладили. С тех пор жены ходят в баню рожать, и, говорят, Банник им помогает. И все Люди, напарившись, благодарят его и не забывают оставить душистый веничек, лоханку чистой воды. И никогда не моются больше трех пар подряд — Банник этого не любит по-прежнему:

— Не в свой пар не ходи!

Целый год Перун провел на Земле, в закопченной кузнице Кия. Но наконец зафыркали у ворот крылатые скакуны, впряженные в чудесную колесницу, настало время прощаться.

— Ты меня научил всему, господине, — молвил Кий. — Вот, прими в подарок на память…

— Что это? — удивился Перун.

— Это огненный палец, — ответил кузнец. — В нем частица сути Огня. Все, чего он коснется, должно немедля ожить, если только оно не всегда было мертвым. Испробуй!

— Не откажусь, — сказал Бог Грозы. Вытянул из поленницы дубовый обрубок, примерился и чиркнул огненным пальцем. Метнулось, на миг ослепило белое пламя… и вот диво: давно высохшее полено в руке Перуна тотчас стало расти, выпускать зеленые ветви, потянулось к земной влаге толстенькими корешками.

— Хороша ли работа? — улыбнулся кузнец. Перун засмеялся впервые за целый год:

— Совсем кудесником стал!

Кий разгреб землю, делая ямку, и сын Неба бережно опустил в нее деревце:

— Пусть растет.

Дубок принялся и за одно лето вымахал в могучее, стройное дерево. Его так и прозвали — Перуновым дубом, стали чтить, оставлять на ветвях когда пестрые лоскутки, когда обыденные — вытканные за день — полотенца, прося о чем-нибудь Бога Грозы. Обнесли оградкой. Кончилось тем, что Кий надумал перенести кузню подальше. Начал облюбовывать место, и тогда вновь явился к нему Перун: