Мария Семенова - Поединок со Змеем

кто-то сзади и — раз! — пнул в спину ногой, да тут же и отскочил. И ворчливо сказал человеческим голосом из кустов:

— Ты что не спросясь на моей дороге разлегся? Уйди!

Не поднялся Кий, лишь отмахнулся, точно от комара. Снова подкрался Леший и пнул его:

— Уйди с тропки, невежа, тебе говорю! Не то разума лишу, совсем погублю!

Но Кий знал — Леший может разум отнять только у того, кто как следует испугается. И ведь дождался, чтобы Леший в третий раз к нему подошел и показался в отблеске углей. И тут-то вскинулся молодой кузнец, обхватил его поперек, подмял под себя:

— Ты, шишка еловая, у матери девчонку увел?

Забился, затрепыхался Леший в его крепких руках, хотел вырваться, хотел страшным голосом закричать, но и того не возмог — сел Кий на него верхом, показал серебряный оберег, пригрозил веткой красной калины:

— Где девчонка? Веди, а то знаешь что над тобой учиню!

Понял Леший — устами этого пропахшего дымной кузницей паренька вещал ему сам Бог Грозы, властный выпустить Огонь в его лес, а самого облечь звериной шкурой да так и оставить. И присмирел Хозяин Лесной, съежился, горько заплакал:

— Да не со зла ведь… один я, избенку и то некому подмести… а мать, слышу, отказывается, решил — не нужна…

— Ладно, веди, — нахмурился Кий. — Отдашь без проказ, может, помилую.

Он уже разглядел, что в этом заболоченном, заморенном лесу-ернишнике и сам Леший был никудышний: седой, сгорбленный, в одной рубахе оборванной, в поршнях дырявых.

— Это ты, что ли, — спросил Кий, — у Железных Гор доселе жил?

— Жил, батюшка, — закивал Леший. — Так разве там жизнь? Вовсе дерева расти перестали, один мох… А что за лес был! Сосны до неба, куда здешним! Голубика была — во, с кулак! А малина! А земляника!..

— А что же вы, пришлые, — молвил Кий, — борового-то Лешего обидели? Скрутили да бросили. Не по Правде живете!

— Обидели, кормилец, обидели, — покаялся Леший. — Это мы с дружком,

тоже беглым, хмельного меду опились… да как уж тут не напиться?

Поневоле жаль его сделалось Кию. И в который раз подумал кузнец: а ведь грянет несчастье с этих Железных Гор, несчастье, какого старейшие старики не знавали. Теперь уже, сказывали, прилетал невиданный Змей — там корову порвет, там за девкой погонится, там ручей или реку заляжет, ни пройти без выкупа, ни проехать… Быть беде, что и Леший разбойный братом покажется!

Так думал Кий, а руки с оберега между тем не снимал. И покорно привел его старик-лесовик в самую крепь, в заросшее глухое урочище. Дунул, свистнул, топнул ногой — и обнаружилась покосившаяся избушка, приподнятая на угловых пнях, точно на птичьих ногах.

— Поправить бы избу, развалится, — посоветовал Кий. Леший только носом зашмыгал:

— Кто же мне ее поправит? И кого ради трудиться-то? Вот внучку вроде завел, и ту отбираешь…

Вошли они в избу. Поглядел Кий — так и есть, сидит девочка, шьет что-то старательно, а вместо светца с лучинами яркая гнилушка мерцает.

Увидела девочка Лешего, обрадовалась:

— Здравствуй, дедушка! А я твою свиту зашила! — и на Кия: — А ты кто? Фу, от тебя дымом пахнет…

Понял кузнец — уже облесела девочка, еще чуть, совсем лисункой станет, маленьким лешачонком. Он сказал ей:

— Пойдем-ка домой! Тебя мать ищет, зовет!

— Не пойду, — отмолвила девочка и губы надула: — Мне у дедушки хорошо, он меня белым хлебушком кормит, пряниками… вот!

Протянула ручонку, а вместо хлеба и пряников мох да сухой березовый гриб… Тут Леший вступился:

— Видишь, сама не хочет. Пускай у меня останется!

И уж протянул корявую лапу — по головке погладить. Только молодой кузнец чуть раньше успел: выхватил за плетеный шнурок серебряное колесо, громовый оберег. И как подменили девчонку! Завизжала, за Кия спряталась:

— Дяденька!.. Пойдем к маме скорее! Домой!..

Хотя по летам какой он ей дяденька — так, братец старший, едва бородку завел.

— Не серчай, дед, — сказал Кий. — Люди к Людям, а Лешие к Лешим, негоже иначе.

Взял девочку на руки, завернул в теплый плащ, выглянул в двери: утро уж близко. А старый Леший сел на подгнившую лавку и горько загоревал:

— Опять я один…

На рубахе его были заплаты, положенные детской рукой, старательной, но неумелой.

— Ты вот что, дед… — молвил Кий поразмыслив. — Боровой Леший отцу сказывал… В березняках за рекой лешачиха, слышь, овдовела, лешачата малые осиротели…

— Правда?.. — вскинулся Леший. — А где, скажи, те березняки за рекой?..

На том распростились. А чтобы Кий не плутал с девочкой на руках, Леший скатал из мха и травы зеленый клубочек, пошептал над ним, кинул под ноги кузнецу. Запрыгал клубочек и побежал прямохожим путем через лесные чащобы, вывел Кия к знакомым местам, на край опушки, тут и рассыпался. Вот выплыл в небо светлый Даждьбог, и разом запели в деревне все петухи, а встречь кузнецу побежала заплаканная женщина:

— Дитятко!..

Подумалось Кию — вправду что ли схватилась баба за ум. Он так и не взял драгоценного узелка:

— Прибереги, дочке сгодится, как подрастет.

Змей Волос меж тем в самом деле летал по белому свету, пробовал силу. А силушка, честно молвить, была, что и не всяким словом опишешь. Как-то раз беспечные Люди не погасили костра; взвился рыжекудрый Огонь, погнал прочь зверей, стал самих охотников настигать. Совсем отчаялись Люди, но заметили пролетавшего Змея и дружно взмолились:

— Избавь! Помоги!..

— А что вы мне за это подарите? — наученный жадной Мораной, спросил немедленно Змей.

— Все отдадим, чем богаты! — закричали охотники. У них уже волосы скручивались от близкого жара.

Тут Змей Волос и показал, за что звали его Сосуном-Цмоком. Как смерч, подлетел к ближнему озеру и мигом высосал чуть не до дна. Запрыгали рыбы, выскочил Водяной, долго махал вослед кулаками… а Змей взлетел над пожаром, выплеснул воду, погасил жгучее пламя. И спасенные охотники не поскупились: устроили пир, накормили Змея досыта, напоили допьяна. Стали славить его, другим рассказывать, кто сам не видал.

Случился меж гостей человек, у которого в саду сохли яблони, давно не поенные дождем. Никак не мог нерадивый хозяин дозваться Перуна, не то грешен был, обидел чем-то Небо и Землю, не то просто лениво молился светлым Богам. Поклонился он Змею, попросил помочь. Тому что! Щедро облил сад, и воспрянули, зазеленели деревья, налились яблоки на ветвях — румяные, сладкие.

И еще были дела. У кого-то съел проголодавшийся Волос половину овец, а когда пастух его пристыдил — благословил оставшуюся половину: выдернул у себя из шкуры шерстинку, бросил на стадо. С тех пор начали овцы толстеть, обрастать роскошным руном и славно плодиться — все только завидовали и диву давались. Сказывают, тогда-то Волоса в самый первый раз назвали Скотьим Богом и урядили святилище. Только не на горе поднебесной, где от века клали требы Перуну, а в сырой низине, где изобилуют змеи. Поставили идола, одновременно похожего на бородатого мужа, на медведя и на козла — ибо много сутей было у Волоса, во все умел превращаться. Нашлись и умудренные Люди, лучше других научившиеся разговаривать со Змеем и вызывать его на подмогу, обливая идола водой. Эти Люди ставили избы при святилищах, собирали дары, устраивали в честь Скотьего Бога жертвенные пиры в благодарность за урожай и приплод. За то стали прозывать их жрецами. А ходили они, подражая своему Богу, в звериных личинах и меховых одеяниях шерстью наружу, и по тем одеяниям, мохнатым, волосатым-волохатым, нарекли их еще волхвами. Потом уже волхвами назвались все: и те, что творили требы Перуну, и те, что кланялись Солнцу, и те, что беседовали с Огнем.