Виталий Останин - Граничник-2 [СИ]

Собравшись вместе, трое колдунов могли натворить много страшного. Нам серьезно повезло, что в подземные коридоры спустились лишь двое. Будь с ними разрушитель, а именно его мы прикончили, сорвав жертвоприношение наверху, все могло закончиться гораздо печальнее. И тогда бы нам точно не удалось отделаться так легко.

Уязвимость эту в своих жрецов Астерот заложил специально, чтобы получившие его проклятый дар люди всегда чувствовали свою неполноценность. Более того, с каждым лунным периодом сила их уменьшалась, а чтобы она снова текла полноводной рекой, им требовалось совершать жертвоприношения, называемые Благодарным Подношением.

Эту слабость Фокс и намеревался использовать. Он планировал ударить первым, обезглавить несколько корпораций, возложить ответственность за нападение на соседей и заставить воевать их друг с другом. Тогда, если все сделать правильно, никто из демонопоклонников не пойдет вниз — будут слишком заняты собой. Если повезет, то они и снижение поставок продовольствия не заметят.

Потом, когда до них дойдет, будет уже поздно. И раньше разобщенные, они не смогут накопить достаточно сил для удара по подземной «империи», да и просто побоятся совать свой нос в незнакомые коридоры. Попытки, конечно, предпримут, но…

Слушая Стефана, я отмечал про себя, что план президента даже в некоторой степени изящен. И имеет неплохие шансы быть воплощенным в жизнь. Да и наша роль в нем понятна — белокожие, хорошие бойцы, один из них еще и маг. Как отказаться от такого подарка судьбы?

— А нам, значит, предстоит стать наемными убийцами? — спросил я у Стефа, когда он закончил излагать суть предложения Фокса.

— Скорее, руководителями диверсионного отряда, — уточнил тот. — Полномасштабная война ему не нужна, достаточно стравить враждующие корпорации друг с другом. Но да. Когда ты сказал, я понял, что твоя формулировка точнее. Именно наемными убийцами.

— Неглупо, — резюмировал я. — Может сработать.

И видя, как удивленно распахнулись глаза подопечного, поправился:

— В случае, если мы сочтем это приемлемым. Ты же помнишь, что я стараюсь размышлять без эмоций, основываясь только на фактах и логике.

«Если бы это еще было правдой!» — закончил я уже про себя.

— Моральный аспект, ты, наставитель, оставил за бортом рассуждений? — неверяще уточнил Страж. — Стать причиной гражданской войны, в которой погибнет множество людей, ты считаешь приемлемым? Нет, ну ладно Гринь, нехристь за возвращение домой тут всех готов на атомы распылить вместе со станцией! Но от тебя, Оли, я такого не ожидал!

И правда. Ляпнул и только сейчас понял, как глупо вышло. Да еще и попытался замаскировать свой провал под отстраненность бездушного механизма. Я же был Стражем, подобное решение неприемлемо для меня при любых обстоятельствах! Мы не инквизиторы темного средневековья, которые считали убийство и геноцид допустимой мерой, мол, душа бессмертна, стоит ли так переживать за тело?

Это все гормоны. Я просто еще не научился по-настоящему ясно мыслить. Мечусь из крайности в крайность: от самокопания и уничижения до людоедской безжалостности настоящей машины.

— Стеф… — начал было я, но замолчав, не зная, что ему сказать.

Мысли были путаными, противоречивыми и ни одна из них не делала чести Стражу: ни мне прошлому, ни сегодняшнему. Что я собирался произнести? Что корпы и так уже отдали свои души аду и нам их не спасти? Или что все население станции так или иначе заключило договор с демонами? Одни подрядились служить, другие — не вмешиваться. Или, например, про то, что мы не миссионеры, а случайно попавшие сюда беглецы?

Но… Насколько случайно мы здесь оказались? Насколько вообще в жизни любого человека, а уж посвятившего себя служению Господу особенно, могут возникать случайные события? Не согласно ли плана Творца мы оказались здесь? Да, Он старается без необходимости не вмешивается в жизнь своих детей, именно поэтому, в отличие от могущественных служебных духов, нам дарована свобода воли. Не вмешивается, но помогает, когда избранный путь угоден Ему. Или, по меньшей мере, испытывает — как мы проявим себя в этих обстоятельствах?

— Мне надо подумать, Стефан, — наконец произнес я. — Хорошенько подумать. Молчи, я не хочу слышать мальчишеского «да чего тут думать, Оли!». Тут есть над чем поразмыслить…

Его лицо, только что возмущенно-решительное, вдруг обмякло. Он кивнул, буркнул «думай», повернулся ко мне спиной и направился к выходу. Остановившись в дверном проеме, он, не оборачиваясь, сказал:

— Если честно, Оли, от этих мыслей у меня уже весь мозг в синяках. Кручу их, кручу, а все без толку. То думаю, что души местных и так уже погублены, а потом про то, что не нам решать, кто будет спасен, а кто проклят. С другой стороны — так ли случайно мы тут оказались?..

Считай, все мои мысли озвучил, стервец! Да и неудивительно, в общем, мы же столько лет одним целым были.

— В общем, я рад, что ты пришел в себя, — закончил Страж. — Отдыхай, я зайду позже.

Когда дверная панель поднялась за его спиной, я позволил себе хмыкнуть. Мертвого Стража снова оживили и теперь заставляют принять решение! Какая, Господи, ирония — именно от меня зависит, что мы будем делать дальше. Настрой Гриня понятен, мысли Стефа для меня тоже прозрачны. Сам, при этом, я понятия не имею, что делать дальше.

Поэтому, исповедуя ни разу не подводивший меня в прежней жизни принцип, гласивший, что нет лучшего способа перезапустить мозг, нежели смена вида деятельности, оставшись один я принялся исследовать свое новое тело. Точнее, нагружать его работой, исследуя чувствительность и скорость отклика.

Начал с шевеления пальцами на руках и ногах, затем перешел к коленным и локтевым суставам, закончив плечевыми и бедренными. Я крутил головой, прогибался в пояснице, задерживал дыхание на вдохе и выдохе. Напрягал и расслаблял различные группы мышц, корчил гримасы, кричал. И незаметно для себя заснул. Именно заснул, а не отключился по требованию. Теперь моя цифровая сущность была слишком плотно связана с телом. И именно оно, а не разум, отдавало приказы. По крайней мере до тех пор, пока я не научусь им управлять.

Ушло на это четыре дня. Я спал, ел — пища, против ожиданий оказалась не такой уж волнующе-прекрасной, какой я ее помнил — занимался и снова спал. Пробуждался и опять до изнеможения нагружал мышцы. Добиваясь полного контроля над доставшимся мне телом, я заодно и тренировал разум. Он, вроде, остался таким же, каким и был последние десять лет, однако теперь его ясность здорово зависела от физических реакций носителя. Если я уставал, ясность мыслей затмевала ноющая боль в мышцах. Если гневался — игнорировал очевидные решения, зато охотно хватался за сомнительные.