Андрей Каминский - Игра Ловца [СИ]

Узнала его и Саломея и ее губы расплылись в довольной усмешке.

— Кто бы она не была, — рассмеялась ведьма, — она оказала нам неплохую услугу. Эй, девочка, бросай эту дохлятину. Поиграй со мной!

С этими словами она бросила поводья Мервину и легко спрыгнула с коня, идя навстречу резвящейся парочке. Покойница также заметила ее — глаза ее вспыхнули алым светом, верхняя губа вздернулась, обнажая крепкие острые зубы и ее пятки с новой силой врезались в бока несчастного септона. Тот сделал совсем уж немыслимый прыжок, на восемь футов в вышину и тут же наездница спрыгнула с его спины — прямо на Саломею. Ее незадачливый скакун рухнул замертво, но обеих ведьм уже не интересовала его судьба — их ждало кое-что куда интереснее.

Тощие руки мертвячки изорвали в клочья наряд Саломеи, острые ногти впились в белую кожу, оставляя кровоточащие царапины, ноги намертво оплели стройную талию. Но и ведьма не отстранилась, прильнув к неожиданной гостье всем телом, обвив ее руками и ногами. Из оскаленного рта покойницы вырвался раскатистый смех, но Саломея заглушила его, впившись в синюшные губы жадным поцелуем. Не устояв на ногах, обе покатились по земле, пока их руки продолжали сновать по телам друг друга, не то терзая, не то лаская самые «стыдные» местечки. Саломея в результате этой борьбы оказалась сверху: оторвавшись от губ — теперь уже не синих, а красных, будто рубины, — она принялась спускаться вниз быстрыми жадными поцелуями. С каждым прикосновением ведьминых губ рассасывалась мертвенная синева, уступая место мраморной белизне девичьей кожи. Да и само тело менялось, на глазах наливаясь живой, соблазнительной плотью. Вот Саломея спустилась ниже, целуя подрагивающий плоский живот, а спустя мгновение извивающийся язык коснулся розовых лепестков, уже сочившихся влагой. Гостья — уже не страшный живой труп, но нагая прекрасная девушка, — вскрикнула, приподняв стройные бедра. Язык и губы Саломеи действовали в унисон протяжным стонам, срывавшимся с губ девушки, изливавшейся влагой, пахнувшей землей и тиной, прямо в жадный рот Саломеи. Вот девичье тело забилось в сладостных конвульсиях, она издала оглушительный крик и, выгнувшись дугой, бессильно опала, не в силах пошевелить и пальцем. Саломея, приподнявшись на руках, принялась осыпать округлые груди своей любовницы, быстрыми, похожими на укусы, поцелуями.

Позже Саломея и дивная красавица с бездонными черными очами, стояли на ступенях Звездной Септы, озирая простершийся перед ними город. Рука Саломеи обнимала талию новой подруги, играя с кончиком толстой черной косы, касавшимся голых ягодиц, упругих, словно спелые яблочки.

— Добро пожаловать в Старомест, — злорадно улыбнулась Саломея, — похоже, этот город еще не испил до конца всю чашу своего страха.

Вторая ведьма расхохоталась и, повернув голову, смачно поцеловала Саломею в губы.

С шелестом раздвинулись колючие ветви и из кустарника выскочило уродливое существо, покрытое грязно-желтой шерстью. Размером с крысу, на крысу оно и походило, если не считать тонкого хоботка которым заканчивалась острая мордочка. Челюсти с мелкими, но острыми зубами, с хрустом разгрызли панцирь черного скорпиона. Настороженно зыркая глазами-бусинками, песчаная землеройка устремилась к текущей неподалеку широкой реке, чьи желтоватые воды источали серный запах. Лишь эта вода могла заглушить вкус скорпионьего яда, поэтому животное, дожевав последний кусок, торопливо засунуло хоботок в воду. Слишком поздно землеройка увидело движение сбоку, но сделать ничего не успело: мокрый песок у берега словно взорвался и зубастая пасть ухватила истошно заверещавшего зверька. Пучеглазая не то рыба, не то жаба, со скользкой бородавчатой кожей, приподнявшись на плавниках, напоминавших перепончатые лапы, торопливо заглатывала свою добычу. Увлекшись трапезой, мерзкая тварь, пропустила тот момент, как из охотника превратилась в добычу: в воздухе что-то свистнуло и рыба забилась на берегу, пронзенная зазубренной острогой. Из-за кустов вышел человек в просторном халате, идеально слившимся с цветом песка. Лицо его прикрывало несколько слоев ткани, оставив открытыми лишь живые темные глаза. Подойдя к берегу, рыболов поднял за хвост убитую тварь и уже хотел отойти от реки, когда что-то привлекло его внимание. Прищурившись, он напряженно вглядывался в мутные воды, плещущиеся возле темного предмета, увязшего в прибрежном иле.

— Значит нашли на берегу? — Хармен Уллер задумчиво поскреб рукой костистый подбородок. Поправил шелковый халат, окрашенный в черно-желтые цвета, усаживаясь поудобнее на троне вырубленном в глыбе песчаника и вопросительно посмотрел на стоявших перед ним рыцарей.

— Именно так, ваша светлость, — сказал один из вассалов — смуглый, как и все песчаные дорнийцы, в цветастых развевавшихся одеждах, под которыми угадывались доспехи. Так же выглядел и второй рыцарь застывший возле странного черного предмета на полу.

— Рыбак нашел это в Серноводой, — продолжал тот, кто начал говорить с лордом, — хотел припрятать, думал, что внутри что-то ценное. Но не смог донести до дому в одиночку, позвал брата, а тот проболтался. Слово за слово дело дошло и досюда. Рыбаку дали двести плетей, а чашу доставили в Адов Холм. К несчастью пока ее таскали туда-сюда, эти медные оковы несколько разболтались, но клянусь честью милорд…

— Ладно, я понял, — махнул рукой Уллер, — оставьте меня.

Оба рыцаря коротко поклонились и вышли из Чертога. Когда за ними закрылась дверь, Уллер спустился с трона и, по-старчески шаркая, подошел к принесенному ими предмету. Выглядел он странно — некий сосуд из черного металла, напоминающего медь, высотой в четыре фута и около трех футов в поперечнике. Массивную крышку покрывали странные знаки, не похожие ни на одно письмо, известное Хармену Уллеру. По бокам сосуд стягивали медные прутья и впрямь изрядно расшатанные.

Вещь выглядела невероятно древней — даже Уллер, отнюдь не знаток, как-то понял, что она равна по возрасту Адову Холму. Это было странно, поскольку все родовые предания Уллеров говорили о том, что их предки-андалы были первыми людьми, появившимися на берегах Серноводной, дабы возвести тут свою зловещую смрадную крепость. И до сих пор Уллер не слышал, чтобы здесь находили более ранние следы человека.

Он обошел вокруг странного сосуда, слегка потыкал его носком сапога, потом стукнул рукояткой меча. Сосуд отозвался негромким звоном — эта штука явно была полой, но не пустой! Может и не зря незадачливый рыбак пытался утаить это от своего лорда. Вряд ли кто-то стал столь тщательно закупоривать какую-то безделицу — наверняка внутри спрятано что-то ценное. Ну да, вот и изображение короны на крышке — может что-то осталось от собственных предков Уллера? У Адова Холма хватает тайн, жутких и темных, как и вся его история. В подземельях замка, столь глубоких, что они оказались в состоянии укрыть Уллеров от драконов Таргариенов, по сей день хранятся секреты, способные в очередной раз потрясти весь Вестерос. Жалко что только вот сокровищ там нет — Уллеры, выстоявшие перед Эйгоном-Завоевателем, не смогли противостоять новым завоевателям, еще более жадным и могущественным. Хармен Уллер некогда поддержал Элларию Сэнд, свою незаконнорожденную дочь, когда она свергла слабохарактерного Дорана Мартелла и стала править Дорном, вместе с дочерями Оберина. Когда она погибла в Королевской Гавани лорды сплотились вокруг нового принца, выбранного из боковой ветви Мартелов — и снова Уллеры поддержали его против самозваной Императрицы и ее прислужницы-ведьмы. Тогда им пришлось испить чашу унижения дотла — и Хармен Уллер, вместе с остальными лордами, преклонял колено перед Серсеей Ланнистер, от чьего имени в Дорне орудовали Диктатор, король-пират с Железных Островов и назначенный Хранителем Юга выскочка-наемник.