Андрей Каминский - Нет времени для Тьмы [СИ]

— Ибо так карает Великий Бык гордость нечестивых и похоть недостойных!

Палящее солнце, словно око огненного бога, обрушивает свой жар на обнаженное женское тело, извивающееся на раскаленном алтаре. Тонкие руки бессильно подергиваются в цепях, синие глаза неотрывно смотрят на полыхающий диск. Она не может даже закрыть их — ее веки вырезаны в самом начале изуверского ритуала. Рядом с ней валяются изуродованные окровавленные тела, быстро разлагающиеся на солнцепеке. Большие зеленые мухи уже жужжат над страшными ранами, ползая меж сгустков запекшейся крови, заползая внутрь. Крылатые твари садятся девушке на лицо и та мотает головой, пытаясь согнать их с изуродованных глаз. Она почти ослепла от солнца и почти оглохла от рева обезумевшей толпы, жаждущей ее крови.

— Пусть кровь грешницы искупит ее вину перед народом Быка.

Над ней нависает уродливая медная маска — бычья морда с раздутыми ноздрями и огромными рогами. Темные глаза бесстрастно взирают на шепчущую проклятия девушку, рука заносит клинок в виде языка пламени — алый как кровь, из неведомого никому металла. А во второй руке — огромный камень, мерцающий таким же алым светом, будто переливающийся изнутри жидкий огонь.

— И да свершится воля народа!

Нож вонзается в грудь девушки и человек в маске подносит алый камень под струю крови. Но тут же в темных глазах мелькает тень смятения — обескровленные губы складываются в подобие улыбки и вместе с последним вздохом из них вырывается несколько ужасных слов. В последнем проблеске угасающего сознания девушка видит, как солнце скрывается за внезапно набежавшей тучей. Слышится раскат грома и молния, мертвенно-бледной змеей взрезает потемневшее небо. Она уже не видит страха в глазах маски, не слышит как кровожадные вопли толпы сменяются криками страха, не чувствует как содрогается земля от первых, пока еще слабых подземных толчков.

Тьма поглощает ее, Тьма, но не небытие. В сомкнувшемся вокруг мраке она чувствует нежные прикосновения чего-то мягкого, ласкающего ее измученное тело. Смутные, но прекрасные фигуры пляшут перед ее глазами, в бесплотные уши врывается шелестящий шепот, подобный шипению змеи. Он становится все громче, складываясь в слова, обещающие ей великую награду за свершенный подвиг.

«Нет времени для Тьмы».

Жаркое дневное солнце стояло в зените, иссушая степь палящим зноем. Рыжевато-серый суслик, выглянувший из укромной норки под корнями засохшего дерева, на миг оказался ослеплен солнечными лучами, за что и поплатился: послышалось хлопанье крыльев и грозный клекот, солнце закрыла черная тень и острые когти стиснули тело испуганно пискнувшего зверька. Спустя мгновение кривой клюв пробил ему мозг и кость.

Спустя некоторое время степной коршун уже парил в небе, держа в когтях убитого зверька. Он сегодня удачно поохотился, сцапав двух полевок и одного суслика. Полевок он съел сразу, а суслика понес подруге, сидящей в гнезде на ветвях дуба на берегу реки. У самки со дня на день должны были вылупиться птенцы и коршун охотился за двоих.

Хищная птица парила над равниной, почти не взмахивая крыльями. Завидев ее мелкие грызуны с тревожным писком прятались в норы, неподвижно замирали, сливаясь с травой, ящерицы и змеи, в кусты зверобоя убирались мелкие птицы. Коршун равнодушно смотрел на эту привычную суматоху — он был уже сыт.

Неожиданно он заметил внизу нечто отличное от обычной степной суеты. По равнине скакали малорослые косматые кони, несшие смуглых всадников в шароварах и куртках-безрукавках, вооруженных луками и кривыми саблями. На скуластых, обветренных лицах читался охотничий азарт. Судя по тому, как они внимательно вглядывались в землю и примятую траву, наездники шли по чьим-то горячим следам.

Коршун, конечно, не знал, что под ним едет отряд ногайских татар. Но за свою жизнь он неплохо усвоил, что от людей нужно держаться подальше. Птица взмахнула крыльями, поднимаясь выше. Сейчас коршун видел, что охотники шли небольшими отрядами, растянувшихся широким фронтом, словно огромный полумесяц, с выдающимися вперед концами. Любой наблюдатель знакомый с охотничьей тактикой орды понял — идет облава. И судя по количеству всадников — на человека.

Коршун улетел вперед, оставив татар далеко позади. Однако вскоре впереди вновь замаячили всадники: на этот раз всего три ногайца, целеустремленно идущих по следу. Кочевники возбужденно переговаривались, показывая друг другу на землю. Похоже, что они, наконец, нашли того за кем охотились: один из татар что-то гортанно крикнул и стегнул коня, придавая ему ходу. Остальные последовали его примеру.

Но птица все же летела быстрее и вскоре эти преследователи такжеостались позади. Пролетев еще, коршун, наконец, увидел того, а вернее ту, за кем гнались ногайцы.

Под птицей виднелся холм или курган, один из многих, что молчаливыми исполинами возвышались вдоль реки. На вершине холма лежали каменные глыбы, почти незаметные в зарослях терновника и молочая. Человек непременно отметил бы, что очертания этих глыб слишком правильные для обычных камней. Да и сам камень был не из тех, что ожидаешь увидеть в степи — сквозь листья и стебли кустарника белел мрамор.

В расщелине между двух плит спала девушка лет двадцати. Сон её был неспокойным: она то и дело вздрагивала, переворачивалась с одного бока на другой, а если бы коршун спустился ниже, то услышал бы стоны и бессвязные слова, срывавшиеся с губ спящей. Похоже она принадлежала к иному народу, нежели её преследователи: кожа, пусть и загоревшая, все же была заметно светлее, чем у кочевников, да и лицо ничем не напоминало скуластые физиономии ногайцев. Прежде чем лечь спать девушка явно долго шла, а то и бежала по степи. Растрепанные, рыжевато-каштановые волосы покрывали пыль и репьи, босые ноги сбились в кровь, длинная белая рубаха, когда-то нарядная, с затейливой вышивкой, выглядела грязной и рваной.