Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы

Но несмотря на все эти сложности, общество Эмблы ему было скорее приятно, и Торвард не очень беспокоился о том, до чего оставалось еще пять-шесть дней пути. Особых трудностей она пока не доставляет: устает, но упрямо идет и не жалуется, ест что дают, не привередничает… Конечно, без нее он ушел бы за день гораздо дальше, но лишние два-три дня ничего не решают…

Ночь прошла спокойно, и назавтра, доев остатки глухаря и опустив кусок дерна, скрывший угли и кости, они пошли дальше. Стоял чудесный, теплый, свежий летний день, но Ингитора, проснувшись слишком рано, вскоре уже опять начала спотыкаться. Судя по солнцу, даже до полудня еще оставалось время, но ей казалось, что они идут уже так долго! Видя, с каким мужественным усилием она подавляет зевки, Аск, набредя на упавшее дерево, вытянутое над землей точно на высоте удобной скамьи, бросил рядом свой мешок и кивнул ей:

– Посиди, передохни.

– Мне очень стыдно… – грустно начала Ингитора, жалея о своей невыносливости, но он махнул рукой:

– Да брось! Я же вижу, что ты не пастушка, которая всю жизнь со стадом ходит. Хочешь, я тебе плащ постелю, поспи. Мы очень рано встали.

– Нет, я сейчас…

Ингитора села на ствол, потом прислонилась головой к дереву, росшему позади, закрыла глаза. Она дремала, а Торвард, сидя на том же стволе, молча ждал, пока она снова соберется с силами. Лицо ее он видел сбоку, и он при свете дня неприметно разглядывал ее, притом со все более возрастающим удовольствием. В общем-то, она красива – но ничего особенного. Торвард повидал очень много красивых женщин, но здесь было что-то другое. Ничего особенного не наблюдалось в ее продолговатом лице, белом, слегка загорелом, с высоким гладким лбом. Волосы, разделенные на прямой пробор и откинутые назад за плечи, красиво осеняют лоб, висок и мочку уха. Брови тоже красивые, не тонкие и не широкие, с изгибом, который привлекает внимание к глазам. Глаза небольшие, а может, так кажется оттого, что скулы слегка приподняты.

Позабыв, о чем он перед этим думал, Торвард просто разглядывал ее прямой правильный нос, пухловатую нижнюю губу с маленькими обольстительными складочками от уголков рта вниз, и при виде этих складочек вдруг почувствовал знакомое проникающее волнение. Скользнув ниже, взгляд его по белой стройной шее скатился прямо в маленькую впадинку под горлом, между ключицами – кожа там была белая, нежная… Губам стало тепло, словно они уже коснулись этой кожи… не полегчало. И он ничуть не досадовал на задержку: сидеть на этом стволе и разглядывать ее уже казалось самым увлекательным занятием на свете.

Эмбла вдруг открыла глаза, и в них мелькнуло беспокойство: видно, его взгляд показался ей слишком пристальным. А Торвард отметил, как забавно серо-голубой цвет ее глаз сочетается с рыжеватым цветом волос, неярких, мягко и тепло блестящих, отчего весь ее облик делается как-то заметнее.

– У тебя в роду квиттов не было? – спросил Торвард.

– Нет, – ответила она, с трудом выплывая то ли из мыслей, то ли из снов. – У меня тут никого нет.

– Я не про это.

– А про что?

– Ты лицом немного похожа на квиттинку. Высокие скулы, глаза, волосы…

– А ты немного похож на свартальва! – Ей, как видно, совсем не понравилось, что ее так внимательно рассматривают. – У тебя их, случайно, не было в роду?

– Не видала ты свартальвов! – Торвард не обиделся, а только усмехнулся.

– А ты видал?

– А то! Стал бы говорить! Видал я свартальвов, то есть, если честно, одного, но так же близко, как тебя. Ну и мозгляк, просто червяк какой-то! Тощий, сморщенный! Из меня одного их бы трое получилось!

– Ну, значит, ты великан! – воскликнула Ингитора, смеясь над этим странным разговором, который вынуждена вести с каким-то странным человеком в весьма странных обстоятельствах.

– Да нет же! Просто так вышло, что перед моим рождением моя мать очень долго жила почти что под землей. И ей было очень грустно. Я тебе как-нибудь потом расскажу. Идти нам далеко, у нас будет еще много долгих вечеров у костра.

Она кивнула и опять прислонила голову к дереву, решив, что после такого продолжительного разговора можно и помолчать. Торвард восхитился ее истинно героической для женщины сдержанностью, но где-то в душе у него зашевелилась смешная детская обида, что ему, конунгу фьяллей, не уделяют никакого внимания! Он был достаточно умен, чтобы не принимать это чувство всерьез, но тем больше любопытства вызывала у него девушка, способная на это.

Нет, главное тут не в красоте, хотя она, конечно, красива. В выражении глаз, в чертах ее лица читался ум, воля, внутренняя глубина и сила. Именно это привлекало Торварда, и сама красота ее уже казалась только золотой оправой к этому драгоценному камню. Всю жизнь он легко влюблялся, но настоящее уважение испытывал только к умным и сильным женщинам, с которыми мог говорить как с равными. И в Эмбле, каким-то невероятным образом свалившейся с неба прямо на его пути, он быстро почувствовал одну из таких. А в придачу она была стройной, рыжеволосой, как на заказ – вот бы Халльмунд посмеялся, если бы узнал, что Торвард и в глуши Медного Леса мигом нашел девушку как раз по своему вкусу! Просто под кустом, как ягоду, шел и нашел. Сама ее сдержанность подзадоривала его и усиливала желание раскрыть тайну этой дивной встречи.

Он подставил ладонь под ее свесившуюся с колена руку – ее ладонь была заметно уже , но пальцы ее оказались лишь чуть короче; она посмотрела на него с удивлением, но тут же поняла, что он имел в виду, и поспешно отняла руку, словно прятала свое прямое родство с Эрной дочерью Херсира, которое не укрылось бы даже от слепого. Это понимание без слов волновало и радовало его, и Торвард со все большим удовольствием рассматривал ее тонкие запястья, ее стройную белую шею с такими пленительными ямочками возле ключиц, высокую и приятно полную грудь, очертания длинных ног под платьем, и сам понимал, почему она так оглядывается, чувствуя невольный жар этого взгляда. Его влекло к ней чувство острого, какого-то особо настойчивого любопытства и расположения, как к уже близкому существу. Очень хотелось подставить под ее голову свое плечо – оно, правда, тоже не слишком мягкое, но все же лучше годится быть подушкой, чем этот серый буковый ствол с сизыми пятнами лишайника. Но едва ли она согласится на такую замену: она явно не из тех, кто легко подпускает к себе.

Задумавшись, он снова ловил себя на том, что разглядывает ее, и дыхание его невольно учащается. Эта белая полоска кожи, видная в разрезе ее рубашки на груди, не давала ему покоя и отвлекала от всего того, о чем действительно стоило подумать! Например, о Бергвиде, о Дагейде, обо всех прочих неприятностях, которые занимали столько места в его мыслях раньше, а теперь вдруг отодвинулись куда-то очень далеко. И ему было хорошо, словно он явился на эту тенистую поляну просто для собственного удовольствия. Случайно вспомнилась зима, непроходимая тоска, когда он лежал в общем покое у Рэва бонда из фьорда Кривой Речки и слушал сагу о невесте медведя – и Торвард поразился, с ужасом осознав, в какой глубокой и черной яме тогда сидел. И как только сумел выбраться! Но теперь все осталось позади. Спрятанное под рукавом обручье Дракон Судьбы, а главное, «невеста медведя», сидевшая рядом на бревне, казались прочными залогами того, что тоска не вернется. Он был захвачен целиком, как в юности, притом нынешнее чувство казалось ему необычайно новым и свежим, как будто оно потекло не по старым, известным, а по каким-то еще не опробованным дорогам и сулило все блаженство новизны.