Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы

– Я пойду с тобой куда угодно! – с чувством облегчения произнесла Ингитора, словно избавляясь от душившей ее тайны. – И даже в будущей жизни я пойду к тебе в дружину, если буду мужчиной! Только бы мне тебя узнать.

– Мы узнаем друг друга, потому что нас будет тянуть друг к другу. – Он тоже, кажется, воспринял это как нечто естественное. – Я знаю одну мудрую женщину с острова Туаль, она рассказывала, как это бывает. Люди, которые так или иначе были близки в одной жизни, в другой снова ищут и снова узнают друг друга. Этот поиск и есть цель каждой новой жизни. Нужно найти тех, кого ты уже когда-то любил, и снова соединиться с ними. Я думаю, Сигурд и Брюнхильд так любили друг друга – не в первый раз, поэтому они так стремились друг к другу, а когда их разлучили колдовством, они не смогли друг без друга жить. И с каждой жизнью сила этой любви будет все больше, и она будет поднимать дух все ближе к Богине. И когда я об этом думаю, я начинаю стыдиться того, что меня иногда называют Фьялленландским Жеребцом, – с каким-то полушутливым-полусерезным раскаянием добавил он.

И Ингитора понимала, почему он говорит ей это. Потому что она была той, от которой он ждал и желал любви длиннее, чем одна жизнь. Эти слова отвечали ее собственным смутным ощущением, но она не знала, что это самое завещали людям боги. То, что она узнала об этом от чужого, незнакомого человека, случайно встреченного в глухих лесах Квиттинга, казалось не чудом, а судьбой. Ей тоже было все равно, кто он и как его зовут – самое важное она знала.

– Другой жизни нам ждать не обязательно, и не надо мне, чтобы ты была мужчиной, наоборот, ты мне как женщина гораздо больше нравишься. Я только одного боюсь – что ты исчезнешь, когда мы дойдем до людей. Не исчезай, – серьезно попросил он, держа ее за плечи. – У нас все получится. А потом я сделаю для тебя все, что ты захочешь. Я же понимаю, ты неспроста одна в лесу оказалась. Если кто-то тебя обидел, я его по земле размажу. Я не бог, но там, где нужна просто сила или куча серебра, я могу все. Все, что вообще под силу простому смертному… из рода Кона Юного. – Он наконец усмехнулся, намекая, что потомок упомянутого героя, в общем-то, гораздо ближе к божеству, как его самое младшее и самое любимое дитя. – Кто бы ни были твои враги – считай, что у тебя есть войско на сотне кораблей.

Ингитора только улыбнулась, как будто ей пообещали охапку цветов. Всего пару месяцев назад она только и мечтала о том, чтобы у нее вдруг каким-то чудом оказалось войско на сотне кораблей, способное сражаться с конунгом. Но с тех пор она стала совсем другой. – Я совсем не знаю, что со мной будет, – тихо сказала она. – Где я буду, как я буду жить? Мне кажется, у меня и нет другого дома, кроме Медного Леса. То есть у меня есть целая усадьба, моя собственная, но я не смогу вернуться туда, потому что я уже не та, какой ушла, мой истинный дом уже не там. Я ушла, а она осталась на месте, если ты можешь это понять.

– Я могу это понять. Я тоже шел сюда и думал, что мне будет впору не возвращаться, если я не достану его . Я шел за вещью, которая должна была вернуть мне веру в себя и радость жизни…

– Тебе их не хватало? – с изумлением воскликнула Ингитора, в глазах которой он стал воплощением именно этих двух сокровищ – веры в себя и радости жизни.

– Да! – ответил он, отчасти понимая ее изумление. – Видела бы ты меня зимой и в начале весны! То есть слава Фрейру, что не видела! Но, похоже, я уже нашел их… под ореховым кустом. Теперь они у меня есть, и я их больше от себя не отпущу.

Он осторожно провел кончиками пальцев по ее виску, словно оправляя прядь волос, и Ингитора понимала, о чем он говорит. Выходило, что они оба стали друг для друга тем, к чему стремились и чего им не хватало. Ее переполняло благоговение перед этим чудом, но не удивление, в котором всегда есть примесь недоверия – она не могла сомневаться в том, чему только что получила доказательства.

Они смотрели друг на друга с одной и той же мыслью в глазах и бессознательно сжимали руки друг друга. Они действительно были единственными людьми на земле – единственными, кто мог сделать друг для друга то, что они сделали. Что-то жило в них изначально, еще пока они не знали друг друга, что-то, сделавшее их подобными кремню и огниву, при встрече которых рождается огонь. Вся эта смесь мыслей, чувств, впечатлений, влечений пять суток лихорадила и плавила их, как золото и медь, превращая два разных, но чем-то схожих металла в сплав – «красное золото», [13] Такой сплав употреблялся в древности: в нем 75–80 процентов золота и 20–25 процентов меди. Имел магическое значение, как пишет А. Платов, «соединение меди и золота в одном материале позволяет объединить воздействие мужских и женских ипостасей сил плодородия». сверкающее, как солнце.

– Дом у тебя теперь будет, – тихо сказал Торвард, имея в виду гораздо больше, чем крышу над головой. – И у меня тоже.

«Мой дом там, где ты!» – только взглядом ответила Ингитора, но именно на то, что он и хотел ей сказать.

Дагейда, пробуждая туманных великанов, желала совсем не этого. Но что она могла сделать, дочь инеистых великанов с холодной синеватой кровью, против огненной стихии небес, которая так велика, что даже не вмещалась в ее понимание?

Маленькая рыжеволосая ведьма и огромный волк сидели в осиннике над распотрошенной тушей лося. Жадный отрывал огромные куски мяса и проглатывал их, облизывался длинным красным языком и довольно урчал. Дагейда тонким обломком косточки выковыривала мозг из толстой кости и задумчиво слизывала его.

– Никогда этому коню леса не ходить на ногах! – бормотала она. – Не гулять ему и не бегать! После моего Жадного его и сам Тор не соберет и не оживит. [14] Намек на сказание о Торе: козлов, которые запряжены в его упряжку, можно зарезать и съесть мясо, но нельзя трогать кости, и тогда Тор прикосновением Мйольнира может снова оживить их. А все ты! «Охотиться, охотиться! Давно не ели!» Разве это давно! Еще луна с тех пор не сменилась.

Жадный буркнул что-то, облизываясь.

– Ну да, конечно! – согласилась Дагейда. – Я знаю, что ты хочешь есть чаще, чем я. Но еще можно было бы потерпеть.

Жадный оторвался от костей, лег на мягкие опавшие листья и вытянул лапы. Дагейда посмотрела на него и толкнула в бок.

– Вставай, Жадный! Они не ждут, и мы не можем ждать! Они прогнали великанов, – глаза ведьмы сверкнули злобной желтизной, маленькая рука сжалась в кулак. – Ну, объясни же ты мне, что происходит, ты, серый обжора!

Она ничего не понимала. Ее прекрасные заклятья, которые так восхитительно действовали в прошлый раз, теперь утратили силу. Больше того – те двое, на которых она охотилась, сами стали опасны для Дагейды. Они не желали ей зла, они вовсе о ней не думали, и это-то и грозило наибольшей опасностью. Их равнодушие к ней ее изумляло: снова и снова она хватала пустоту, не понимая, каким же образом они ускользают из ее когтей, словно дым, тень облака, отражение в воде. Они словно бы не присутствовали в ее мире, а только отражались в нем и были недоступны его чарам. Неотступно наблюдая за ними, Дагейда недоумевала и тревожилась: они шли, словно бы заключенные в какое-то огненное кольцо, и это кольцо, как факел, сжигало паутину ее чар, не неся никакого урона и даже не задерживаясь. Что случилось? Дракон Судьбы шел с ними, и Дагейда так же ясно ощущала его присутствие, как если бы видела своими глазами. Но не только в золотом драконе было дело. Эти двое вместе означали больше, чем два. Природы этой странной силы Дагейда не знала, кровь и мудрость древних великанов ничем не могли ей здесь помочь, и к источнику их странной силы ей не было пути.