Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы

– Да нравится она ему, вы что, не видите? – наблюдательный и невозмутимый Флитир Певец только пожимал плечами. – Чего вам еще надо?

– Йомфру Ингитора поедет со мной! – добавил Торвард. – Она начала этот поход раньше нас всех и имеет право видеть, чем он кончится. Без ее помощи я не достал бы Дракон Битвы и руна Славы не зажглась бы для нас.

Среди такого множества незнакомых, жадно разглядывающих ее людей Ингитора чувствовала себя неуютно и старалась все время держаться возле Торварда. Теперь, видя его постоянно среди дружины, она стала лучше понимать его: ей стало во многом ясно то необычное, что мерещилось ей в нем еще в Медном Лесу и чего она тогда не могла понять. Он действительно был конунгом, не только по рождению и воспитанию, но и по духу. Это сказывалось даже в том, как он оглядывался, стоя в толпе людей. К каждому из этих тысяч от него тянулась невидимая нить: каждого, вплоть до самых незаметных, он ощущал как продолжение себя. Он был их сердцем, их умом и волей, которая двигала их вперед. Он умел думать за целое войско. И там, в лесу, куда он пришел один, умом и духом он продолжал оставаться во главе целого войска и с ним шла сила многих. Он был человеком на своем месте , и это счастливое совпадение многократно усиливало его лучшие качества. Он был близок к каждому из своих хирдманов, но чувствовал скорее свою обязанность прикрывать их, чем право прикрываться ими. Он мог остановиться, чтобы самолично исправить неверное крепление меча какому-нибудь молодому хирдману, красному от смущения, и доходчиво объяснить, как и почему это надо делать. Даже теперь, в толпе, он по-прежнему казался ей выше всех, хотя поблизости имелись люди длиннее . В дружине у него имелось немного соперников: «три лба здоровых», то есть его телохранители, Гудбранд Ветка, Кетиль Орешник и Асбьерн Поединщик, действительно были подобраны под него самого по росту и силе, но иной раз за утро он ухитрялся загонять всех троих до изнеможения и еще говорил, что надо скорее подобрать кого-нибудь четвертого вместо Ормкеля! Чтобы прикрывать его в бою, как положено, им ведь приходилось успевать за ним, а это давалось нелегко!

Сам же Торвард прилагал все силы к тому, чтобы Фьялленланд понял, что означает для него имя Ингиторы дочери Скельвира не в прошлом, а в настоящем. Для его собственного счастья было необходимо, чтобы отчуждение между его невестой и его дружиной растаяло как можно скорее. В первый же вечер после их прибытия в Трехрогий фьорд, на пиру, который устроил в их честь удивленный и восхищенный Лейдольв Уладский Беглец, Торвард подошел к Ингиторе, вытащил ее из-за женского стола, на руках перенес через гридницу и усадил на свое собственное высокое сиденье. После этого он встал на колени на верхней ступеньке, высыпал в подол изумленной и смущенной Ингиторе горсть золотых колец, стал брать их по одному и надевать ей на пальцы.

– Помнишь, я тебе обещал? По золотому кольцу на каждый палец? – приговаривал он, перемежая речь поцелуями каждого пальца возле кисти. – Руки белой Хлинны… льна унизать златом… Пять… шесть… семь…

Он вовсе не был пьян – просто для него любить и означало дарить золотые кольца и стоять на коленях, и возможность сделать это на глазах у дружины, чтобы все видели торжество его возлюбленной, только увеличивала его собственную радость и торжество. А дружина приветственно кричала, и Ингитора уже казалась фьяллям прекраснее Фрейи, потому что они не могли не преклоняться перед той, перед которой преклонялся их конунг! Тридцать лет назад, когда Торбранд конунг привел к ним Хёрдис, не было ничего подобного!

Ингитора радовалась тому, что после этого вечера на нее стали смотреть с улыбками, но еще больше ее радовало то, что здесь, в большом человеческом мире, любовь, принесенная из зачарованного леса, не растаяла, как сон, а развернулась и заиграла еще более ярким блеском, как сам Аск, ставший Торвардом сыном Торбранда, конунгом фьяллей. Чем больше она привыкала к нему, тем сильнее ощущала свою любовь, хотя уже давно ей казалось, что сильнее любить невозможно! Каждый раз, когда она его видела, ее пробивала горячая и светлая молния восторга – восторга от его лица, его голоса, его привычки быстро поворачивать голову и сразу находить взглядом то, что привлекло его внимание, – от всего, из чего он состоял, вплоть до ремней на его сапогах и его эриннской брани, которую Ингитора вскоре запомнила, хотя и была убеждена, что сама никогда в жизни и ни по какому поводу не произнесет это вслух!

Сам же Торвард видел нечто естественное в том, что невеста постоянно рядом с ним. Он восхищался и гордился немыслимой и великолепной историей своей любви, восхищался и гордился Ингиторой, которая всеми качествами превосходила всех известных ему женщин, не исключая и фрии Эрхины. Другие могли изумляться тому, что Торвард конунг полюбил женщину, бывшую его непримиримым врагом, но сам он не видел в этом ничего удивительного. Кого еще он мог полюбить, как не ее, так похожую на него – с тем же пылким и упрямым взглядом, с той же смелостью в словах и поступках, с тем же чувством чести и с тем же великодушием, которое дает силу признать себя неправым? Белая и нежная, как лебедь, с твердым чувством чести и горячим сердцем, она была как раз такая, как говорил о женщине старый дракон Оддбранд: мягкая снаружи и твердая внутри. Ее прежняя вражда проистекала из способности сильно любить, ее жажда любви текла навстречу его поиску любви, и исход был предрешен, поскольку каждый из них обладал как раз теми качествами, которые искал другой. И Кару, бездарному и злобному колдуну, никогда не хватило бы сил разрушить связь между ними. Судьба закрыла им глаза и провела над пропастью вслепую – и они увидели пропасть, только когда она осталась позади.

– Ты приворожила меня, когда подвернула мне мокрый рукав! – говорил он, отворачивая ее рукав и целуя белую кожу с внутренней стороны запястья. – Я сразу понял, что у тебя доброе сердце и что ты не заносчивая, хотя и знатная!

– Просто ты уже был влюблен и потому все понимал в мою пользу!

– Может быть! Но, во-первых, было что понимать, а во-вторых, теперь у меня влюбленность уже прошла, а любовь осталась!

– А как ты их различаешь?

– А очень просто. Когда человек влюблен, он видит одно привлекательное качество – хотя бы стройные длинные ноги! – а все остальное выдумывает, что она, дескать, еще и красива, и умна, и добра. А когда любит – он знает все, что есть, и принимает все, что есть. Вот и я тебя принимаю. Я… – Торвард вздохнул, словно невыразимая любовь разрывала ему грудь. – Ох, еще немного… и я начну восхищаться твоими стихами против меня!

Стараясь скорее узнать все то, что знал он, Ингитора быстро запомнила имена и лица ярлов и хирдманов и теперь все они казались ей своими. Благодаря прошлой жизни в Льюнгвэлире и потом в Эльвенэсе, ей не требовалось привыкать к дружине и ее заботам – все это было знакомо и понятно. Разговаривая с ярлами, Торвард спрашивал и ее мнение, охотно поощрял ее желание что-то сказать, а поскольку речь ее была умна и к месту, Торвард смотрел на ярлов с такой гордостью, словно сам же и сотворил ее такой, какая она есть.