Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

Упершись лбом, Тома одним движением влезла в штаны. Латная юбка вернулась на место, соприкосновение с больными местами вызвало тихий вой.

У меня горели уши. Хорошо, что не видно.

— Ну… — протянул я, кроя свою недогадливость последними словами, — если как-то могу помочь…

— Можешь. Извини, я бы попросила кого-то другого, но некого.

Я бережно перевернул Тому на бок и подхватил на руки.

— Эй, царевны, а вы куда? — осведомился грубый голос соседа.

— На Кудыкину гору, — огрызнулся я.

— Нельзя!

— А ходить им под себя что ли? — ответили с другой стороны. — Отстань, Борзой. Лучше сопроводи, чтобы не потерялись.

Не лучшая компания, а что делать. Тома обхватила меня за шею, я понес ее в направлении, которое указал приблизившийся силуэт. Иногда навязанный нам спутник поддерживал и подправлял меня, причем хватал за такие места, что я проклял, что назначен царевной. Девушки, как вы живете в общении с такими типами?!

Впереди забрезжило.

— Стой! — скомандовал дозорный на выходе. — Куда?

— По нужде, — честно ответил я.

Силуэт позади растворился, едва увидел стража.

— Вот здесь и садитесь, — указал дозорный за ближайший куст, на всякий случай натягивая тетиву со стрелой.

Припомнились слова их ушедшего куда-то вождя: «Примем как родных». Хороши родственнички. Впрочем, чего это я напрягся, они же защищают нас от волков.

Обойдя куст, я застыл столбом.

— Надо, Чапа, — шепнула Тома.

Она смотрела жалобными глазами. Не просто жалобными, а такими…

Сначала пришлось положить ее на землю и помочь стянуть штаны, затем снова взять на руки спиной к груди, руками под колени, и осторожно с ней вместе присесть.

— Если б мы были маленькими, — искря от чудовищного напряжения, проговорила Тома, — я бы сказала: только не смейся. Но мы уже большие, правда?

— Большие, — серьезно признал я, проклиная свою взрослость.

Донеслось тихое журчанье. Наконец, ладони Томы легли на мои руки.

— Спасибо, Чапа.

— Обращайтесь, — глупо вылепил я.

Некогда пошлый ответ, бездумно слетевший с языка, на этот раз прозвучал по-иному. Мужественно и солидно. Ответственно. Тома благодарно кивнула. Стараясь не задеть больных мест, я опустил ее на землю и взялся за узел своих штанов:

— Раз пошла такая пьянка…

— …Режь последний огурец, — машинально завершила Тома старую присказку.

Еще бы. Столько праздников за одним столом провели.

Ее глаза с тревогой следили за моими действиями.

— Э-э…

— Мы ведь уже большие? Чтобы второй раз не ходить. — Отвернувшись, я устроил кустику маленький дождик.

Дозорный на той стороне не видел происходившего, только размыто-суетливые силуэты за кустами. Поэтому, когда мы вернулись — смущенные, довольные и странно посмеивавшиеся — без разговоров пропустил внутрь. Тома прижималась ко мне, обнимая за шею. Я гордо нес ее на руках.

Теперь только дождаться встречи с Маликом.

Утро разбудило общим гамом, возней, ярким светом от входа. Костер рисовал над прогоревшими углями оранжевые узоры, сверху висел огромный котел. Не успела вода закипеть, снаружи докатился шум. Не опасный. Скорее радостный, долгожданный. Кто-то вошел.

Наконец-то. Я толкнул Тому в бок, лицо поневоле расплылось в улыбке. Рыкцари поднялись, приветствуя.

— Где они? — раздалось вместо ответного «здрасьте».

Голос был тонок, молод и чеканно звонок. Когда фигура приблизилась, моя улыбка уныло провисла.

Не Малик. Молодая женщина. Не Ива, много старше. Годов двадцати двух-двадцати трех. В изумительном доспехе, что превосходил наши с Томой как «Майбах» — старинного «Трабанта». Шлем — с защитной бармицей. Меч — кривой, но не как у Руслана Дарьина, а с заточкой изнутри, на манер древних греков. Не то копис, не то махайра, не знаю разницы, если она вообще есть. А еще существовала у кельтов некая фальката, выглядела так же. Александр Македонский в фильме таким мечом рубился. У моего папы есть непальский кукри, очень похож — тоже загнут внутрь, с удобной рукоятью. Только кукри — нож-топор, а махайра — меч. Для женщины — самое то, кисть меньше напрягается. И с коня рубить удобней.

Перед прибывшей лебезили, как в школе перед Аглаей.

В успокоенный улей мыслей пахнуло дымком: а с какого перепугу я взял, что нас должны привести к Малику?

По спине поползли холодные липкие капельки. Всплыли неудобные факты: Напрас Молчаливый с отрядом осаждал школу и требовал выдачи царевен. Сейчас он захватил двух…

Волосы зашевелились.

В нас видели девочек. Соратники Малика знали, что на пятьдесят процентов это не так. Значит…

Томин взор отчаянно заметался — она тоже догадалась. Малик не имеет отношения к нашему захвату, и новоприбывшая — не его доверенное лицо. Рыкцарям требовались царевны-заложницы, они их получили. И никаких Маликов. И тот «один человек», которого ждали — вот он, перед нами. Женского пола, невысокого роста, с подчеркнуто узкой талией, расходящейся в крепкие плечи вверх и в не менее крепкие бедра вниз. Гордая посадка головы. Взгляд — свинцовый, покровительственный. Осанке позавидует весь Президенский полк, вместе взятый.

— Нужно ли? — говорил сзади кто-то невидимый. — За них соберут любой выкуп…

— Уймись, Коптюк, — отмахнулась женщина. Широко посаженые глаза рыскали по свалившейся на нее темноте. — При чем здесь мелочи, если можно получить все? Представь хоть на минуту своим практичным умишкой, в котором тебе не откажешь.

Ее подвели к нам.

— Царевна Деметрия к вашим услугам, юные царевны. — Пришедшая представилась первой, что говорило о ее небывалой демократичности. Мы слышали это имя. Дочь Верховной царицы. И она — здесь, у лесных разбойников, где неплохо себя чувствует. Становилось все интереснее. — Кто из вас кто?

Я поднялся. Она ведь стояла.

— Ангел Чапа. Это ангел Тома. — Моя рука указала вниз. — Ее конем придавило, ходить не может.

— Хотела сказать «очень приятно», — кивнула Деметрия, — но теперь будет двусмысленно. Скажу просто: рада видеть. Я слышала, что вас удочерили?

— Царисса Варфоломея, — признал я.

— Почему вторая царевна молчит? Немая?

— Мне пока нечего добавить, — выдала Тома.

Царевна улыбнулась. Мой следующий вопрос стер с ее губ улыбку.

— Зачем мы вам?

— Скоро узнаете. Завтракайте и собирайтесь.

От новых собратьев Малик не скрыл, что я не девочка. Говорить ли здесь, что я не тот, за кого меня принимают? Что это даст?

Ничего не даст. Еще и заберет, если найдется искренне верующий в Аллу и ее установления. Царевной быть безопаснее. Во всяком случае — пока.

Вскоре разбойники снялись с лагеря. Шли долго. Деметрия — в сопровождении десятка войников при полном параде доспехов и вооружения, но пеших. Рыкцари — в привычных юбках и легкой упряжи из кожи, меха и небольшого количества металла поверх обычных или стеганых рубах или просто на голое тело. Мы с Томой — в доспехах, но без шлемов и обезоруженные. Я нес уложенные в мешок сапоги и поножи Томы. Ее несли на носилках.