Джордж Мартин - Буря мечей. Том 1

– Если ты так любишь меня, почему ты до сих пор одет? Ничего ты не знаешь, Джон Сноу, ниче… о-ох!

Потом, когда они лежали рядом на своей одежде, она спросила почти робко, насколько Игритт была свойственна робость:

– А то, что ты сделал… ртом… – она замялась, – это лорды так делают со своими леди там, на юге?

– Не думаю. – Джон понятия не имел, что лорды делают со своими леди. – Мне просто… захотелось поцеловать тебя там, вот и все. И тебе это, кажется, понравилось.

– Да… кажется. Так тебя этому никто не учил?

– Да у меня никого и не было, – признался он. – Не считая тебя.

– Я лишила тебя невинности, – поддразнила она. Он ущипнул ее за ближний к нему сосок.

– Я был братом Ночного Дозора. – Был . Он сам так сказал. Кто же он теперь? Джон не хотел об этом думать. – А ты?

Игритт приподнялась на локте.

– Мне девятнадцать лет, я копьеносица и отмечена поцелуем огня. Не могла же я до сих пор оставаться невинной!

– Кто это был?

– Один парень на пиру, пять лет назад. Он приехал к нам для мены вместе со своими братьями, и волосы у него были огненные, как у меня. Я думала, он счастливый, а он оказался слабаком. Когда он вернулся и хотел украсть меня, Длинное Копье сломал ему руку и прогнал его, а больше он ни разу даже и не пытался.

– Так это был не Длинное Копье? – Джон испытал облегчение. Длинное Копье, неказистый и дружелюбный, нравился ему.

Игритт дала ему тумака.

– Скажешь тоже. Ты вот стал бы спать со своей сестрой?

– Длинное Копье тебе не брат.

– Мы из одной деревни. Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Настоящий мужчина крадет женщину в чужих краях, чтобы клан был крепче. Женщины, которые спят с братьями, отцами и родичами, оскорбляют богов, и те наказывают их больными и слабыми детьми. Даже уродцами.

– Крастер берет своих дочерей в жены, – заметил Джон.

Игритт снова его стукнула.

– Крастер скорее ваш, чем наш. Его отец был вороной – он украл женщину из деревни Белое Древо, а потом бросил ее и улетел обратно на Стену. Однажды она пришла в Черный Замок, чтобы показать вороне сына, но ваши братья затрубили в свои рога и прогнали ее. У Крастера черная кровь, и на нем лежит проклятие. – Она провела пальцами по животу Джона. – Я боялась, что и ты улетишь от меня на Стену. Ты был прямо сам не свой, когда украл меня.

Джон сел.

– Игритт, я тебя не крал.

– Еще как украл. Ты сиганул с горы, убил Орелла и приставил нож мне к горлу, не успела я схватиться за топор. Я думала, ты сейчас возьмешь меня или убьешь, или сделаешь и то и другое, но ты ничего не сделал. Потом я рассказала тебе сказку про Баэля-Барда, как он сорвал розу Винтерфелла, и думала, что уж теперь-то ты поступишь со мной таким же манером, а ты опять ничего. Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Правда, теперь ты кое-чему научился, – застенчиво улыбнулась она.

Джон внезапно заметил, как сильно мигает пламя.

– Пора идти, факел почти догорел.

– Ворона боится детей Гендела? – ухмыльнулась Игритт. – Тут не так глубоко, и я с тобой еще не закончила. – Она снова потянула его вниз и уселась на него верхом. – Ты не хочешь…

– Что? – спросил он, глядя на слабеющее пламя.

– Сделать это еще раз? – выпалила Игритт. – Ну, как лорды целуют? Я погляжу, нравится это тебе или нет.

Факел погас, но Джону было уже все равно.

Чувство вины вернулось к нему потом, но уже слабее, чем прежде. «Если это так дурно, – думал он, – почему тогда боги сделали это таким приятным?»

В их гроте стояла темень, и свет едва пробивался к ним из другой пещеры, где горели костры. Одеваясь, они натыкались друг на друга. Игритт ступила в пруд и взвизгнула от холодной воды, а когда Джон стал смеяться, сдернула его туда же. Они долго боролись и плескались, а в конце концов поняли, что поторопились с одеванием.

– Джон Сноу, – сказала она, когда его семя излилось в нее, – побудь еще здесь, во мне, милый. Давай не будем возвращаться к Стиру и Ярлу. Давай пойдем вниз и будем жить вместе с детьми Гендела. Не хочу уходить из этой пещеры. Не хочу.

– Всех? – с сомнением переспросила девочка-рабыня. – Верно ли эти недостойные уши расслышали вашу милость?

Прохладный зеленый свет сочился сквозь цветные, ромбами, стекла скошенных треугольных стен, и бриз, залетающий в двери, приносил аромат цветов и фруктов из сада.

– Твои уши расслышали верно, – сказала Дени. – Я хочу купить их всех. Скажи это добрым господам.

Сегодня она оделась по-квартийски. Густо-лиловый шелк подчеркивал цвет ее глаз. Голая левая грудь выглядывала из выреза платья. Пока добрые господа Астапора вполголоса совещались между собой, Дени пригубила терпкое вино из хурмы в высоком серебряном кубке. Она не могла разобрать все, что они говорят, но поняла, что в них взыграла алчность.

Каждому из восьми купцов прислуживали двое-трое рабов, а Граздану, самому старшему, целых шесть. Поэтому Дени, чтобы не казаться нищенкой, привела с собой Ирри и Чхику в шароварах из песочного шелка и расписных безрукавках, захватила старика Белобородого, могучего Бельваса и своих кровных всадников. Сир Джорах стоял позади нее, потея в своем зеленом камзоле с черным медведем Мормонтов на груди. Запах его пота составлял здоровый противовес приторным духам, которыми поливали себя астапорцы.

– Всех, – проворчал Кразнис мо Наклоз, нынче благоухающий персиком. – Полных тысяч у нас восемь – она это имеет в виду, говоря «всех»? Есть еще шесть сотен, составляющих часть будущей девятой тысячи. Она их тоже возьмет?

– Да, – подтвердила Дени, когда ей перевели вопрос. – Восемь тысяч, шесть сотен… и тех, кто еще проходит обучение и не заслужил пока остроконечные шапки.

Кразнис обернулся к своим собратьям, и они снова начали совещаться. Переводчица назвала Дени их имена, но трудно было запомнить всех с первого раза. Четверо из них, кажется, носили имя Граздан – видимо, в честь Граздана Великого, основавшего на заре времен древний Гис. Все эти дородные мужчины с янтарной кожей, широконосые и темноглазые походили друг на друга. Их жесткие курчавые волосы были черными, темно-рыжими или представляли собой свойственную только гискарцам смесь черного с рыжиной. Все они носили токары – одеяние, дозволенное только свободнорожденным мужчинам Астапора.

Статус каждого из них указывала кайма на токаре. Об этом Дени сказал капитан Гролео. В этой прохладной зеленой комнате на вершине пирамиды двое работорговцев имели на себе токары с серебряной каймой, пятеро – с золотой, а у старейшины Граздана кайма состояла из крупного белого жемчуга, тихо звеневшего при каждом движении купца.