Джордж Мартин - Буря мечей. Том 1

– Ты все еще можешь ковать свои мечи, если хочешь. Ты сможешь работать на моего брата Робба, когда мы приедем в Риверран.

– Риверран, – протянул Джендри, положив молот. – А ты теперь совсем другая. Настоящая девочка.

– С этими дурацкими желудями я похожа на дуб.

– Ничего. Ты красивый дубок. – Он подошел поближе – и понюхал ее. – Даже пахнет от тебя хорошо в кои-то веки.

– Зато от тебя воняет. – Арья пихнула его на наковальню и бросилась бежать, но Джендри поймал ее за руку. Она подставила ему ногу и повалила. Он увлек ее за собой, и они принялись кататься по полу. Сила была на его стороне, но Арья брала проворством. Всякий раз, как он сжимал ее руками, она вывертывалась и давала ему тумака. Джендри только смеялся ее ударам, и ее это злило. Наконец он захватил обе ее руки своей, а другой стал ее щекотать. Арья двинула его коленом между ног и вырвалась. Они оба перепачкались, и от ее желудевого платья оторвался рукав.

– Спорю, теперь я уже не такая красивая, – крикнула она.

Когда они вернулись в зал, Том пел:

Харвин, взглянув на них, расхохотался, а Энгай расплылся во всю свою веснушчатую ряшку и спросил:

– А она точно благородная леди?

Но Лим дал Джендри подзатыльник и сказал:

– Если хочешь подраться, дерись со мной! Она девочка и наполовину младше тебя. Держи свои грабли подальше от нее, понял?

– Я первая начала, – сказала Арья. – Джендри просто разговаривал.

– Оставь мальчишку, Лим, – вмешался Харвин. – Я не сомневаюсь, что первой начала Арья. В Винтерфелле было то же самое.

Том подмигнул ей и запел дальше:

– Наряда из листьев у меня нет, – с доброй улыбкой сказала леди Смолвуд, – но у Кариллен остались еще платья. Пойдем наверх, дитя, и подыщем тебе что-нибудь.

Все обернулось еще хуже, чем прежде. Леди Смолвуд настояла на том, чтобы Арья выкупалась еще раз, а потом ей подстригли и расчесали волосы. Платье, которое надели на нее теперь, было сиреневое, вышитое маленькими жемчужинками. Одним оно было хорошо: всякому ясно, что в таком нарядном платье верхом ездить нельзя. Поэтому наутро после завтрака леди Смолвуд принесла Арье бриджи, пояс, рубашку и замшевую курточку с железными заклепками.

– Это вещи моего сына, – сказала она. – Он умер семи лет.

Арье внезапно сделалось стыдно.

– Мне очень жаль, миледи. И простите за порванное платье с желудями. Оно было красивое.

– Да, дитя, как и ты. Будь храброй.

В середине площади Гордости стоял красный кирпичный фонтан, а посреди фонтана – чудовищная гарпия из кованой бронзы, двадцатифутовой вышины. Голова у нее была женская, с позолоченными волосами, глазами из слоновой кости и костяными же заостренными зубами. Желтая, пахнущая серой вода скатывалась вниз из ее тяжелых грудей. Но руки ей заменяли крылья, как у летучей мыши или дракона, ноги были орлиные, а позади торчал изогнутый ядовитый хвост скорпиона.

«Гарпия Гиса». Древний Гис, если Дени помнила верно, пал пять тысяч лет назад: его легионы дрогнули под напором молодой Валирии, кирпичные стены рухнули, его города испепелил драконов огонь, и его поля засеяли солью, серой и черепами. Его боги умерли, а с ними и его народ. Нынешние астапорцы – просто дворняги, как говорит о них сир Джорах. Даже гискарский язык почти забыт: рабовладельческие города говорят на валирийском, который переняли у завоевателей – вернее, на том, во что он превратился теперь.

Но символ древней империи выстоял – только теперь гарпия держала в своих когтях тяжелую цепь с раскрытыми браслетами на каждом конце. «У гискарской гарпии в когтях была молния. Это чудище – гарпия Астапора».

– Скажи вестеросской шлюхе, чтобы не пялилась на нее, – велел работорговец Кразнис мо Наклоз девочке-рабыне, переводившей для него. – Я торгую мясом, а не металлом. Эта бронза не продается. Пусть посмотрит на солдат. Даже тусклые лиловые гляделки западной дикарки способны увидеть, как они великолепны.

Валирийский, на котором говорил Кразнис, отличался характерными рычащими нотами Гиса и был густо приправлен работорговческим жаргоном. Дени его довольно хорошо понимала, но при этом улыбалась и вопросительно смотрела на переводчицу.

– Добрый господин Кразнис говорит: не правда ли, они великолепны? – Девочка говорила на общем языке прилично, особенно если учесть, что в Вестеросе она никогда не бывала. Ей не больше десяти лет, у нее круглое плоское лицо, смуглая кожа и золотистые глаза наатийки. Их еще называют «мирным народом», и все сходятся на том, что из них получаются самые лучшие рабы.

– Они могли бы мне подойти, – ответила Дени. Это сир Джорах посоветовал ей говорить только на дотракийском и на общем языке, пока они в Астапоре. «Мой медведь умнее, чем кажется с виду». – Расскажи мне, как их обучают.

– Вестеросская женщина довольна ими, но не говорит похвальных слов, чтобы сбить цену, – доложила девочка своему хозяину. – Она хочет знать, как их обучают.

Кразнис мо Наклоз покивал головой. Пахло от него так, словно он искупался в малине, рыжая с черным борода лоснилась от масла. «Груди у него больше, чем у меня», – решила Дени, наблюдавшая их сквозь тонкий, цвета морской волны шелк его токара с золотой каймой, который обматывался вокруг одного плеча и туловища. Левой рукой он поддерживал токар во время ходьбы, в другой держал короткую ременную плеть.

– Неужто все вестеросские свиньи столь же невежественны? – посетовал он. – Весь мир знает, что Безупречные – мастера копья, щита и короткого меча. – Он широко улыбнулся Дени. – Расскажи ей то, что она хочет знать, только побыстрее. Очень уж жарко.

«В этом он по крайней мере не лжет». Две молодые рабыни держали навес из полосатого шелка над их головами, но у Дени даже в тени кружилась голова, а Кразнис обильно потел. Площадь Гордости пеклась на солнце с самого рассвета. Дени чувствовала сквозь сандалии жар нагретого красного кирпича.

Волны зноя поднимались от него, колебля воздух, и ступенчатые пирамиды Астапора вокруг площади казались миражом.