Глен Кук - Тьма

– Пора и очухаться, черт возьми! – рявкнул Старик, когда я открыл глаза. – Мы уж испугались, что ты вовсе не вернешься.

– Уф. – Я потянулся за чашкой, но выяснил, что у меня не хватает сил до нее дотянуться. Слишком уж я был измотан. Капитану пришлось влить воду мне в глотку.

– Ох, я вконец умотался. Долго меня не было?

– Одиннадцать часов.

Вот те на! Одноглазый изрядно постарался, чтобы его не смогли найти.

– Бьюсь об заклад, как только стемнеет, его невозможно будет найти, – сказал я, прочистив глотку глоточком подслащенной воды и не совсем понимая, что именно говорю. Я имел в виду темень того вечера, когда он смазал пятки.

Но тьма приходит всегда. Костоправ потратил кучу энергии на матерщину.

– Могу наблюдать за теми местами, где собираются вороны, – сказал ему я. – Есть вороны, значит, есть и за чем приглядеть. Пташки и впрямь вились повсюду, кроме разве что тех мест, где прятался Гоблин, у которого имелись совы и другие собственные магические заморочки.

Все остальное не разберешь, наверняка там действует мелкое колдовство.

Наверняка и люди, и вороны что-то означали, но у меня мозгов не хватало, чтобы сообразить, что именно.

– Ладно, будем считать, что он свалил. До поры. Я не хочу, чтобы ты проваливался туда, да так, что тебя не дозовешься. Будем считать, что он свалил, – повторил Костоправ с мрачной ухмылкой. – Он вернется. Сразу после того, как удушит эту шлюху, лишь только утратит ощущение новизны. Возвращайся туда. Не спускай глаз со Знамени. И пришли мне все заметки, которые успел сделать.

Вот те раз. До сих пор он не проявлял особого интереса к Летописям.

– Когда мы двинемся в путь? Или так и не двинемся?

– Не раньше, чем соберем урожай. До тех пор нам лучше и не рыпаться. Так что отдыхай.

Отдыхай, мать твою перемать. Отдых, вроде того, которого я нахлебался в Дежагоре. Ему наплевать, потому что он думает, будто может перекинуться в картишки с Душеловом.

– Когда ты на днях встречался с Душеловом, ты как, и впрямь рассчитывал ее обдурить?

Я до сих пор не понимал, враждуют они или дружат.

– Проследи за моей милашкой. Скорее всего, ты увидишь ее за делом. Она вбила себе в башку, что, ежели будет беспрестанно дергать Душелова, та не сможет сосредоточиться на том, чтобы устраивать нам гадости.

– Экая удачная мысль. Тыкать палкой в гнездо гадюк, да еще надеяться, что им будет не до тебя! Почему бы заодно не поворошить осиные гнезда да медвежьи берлоги?

– Найди Одноглазого или садись за Летописи. У меня здесь и без тебя дел по горло.

– Тебе не мешало бы поспать, – заметил я, направляясь к выходу. – Может, тогда будешь меньше собачиться.

Есть цвет. В нем есть некая, своего рода жизнь. Я свет. Без света не может быть тьмы.

Есть смерть. Перья, осыпавшиеся, как шелуха, с сотен ворон, окружают кренящийся трон.

Смерть всегда проложит себе путь. Тьма проберется внутрь.

Тьма приходит всегда.

Глаза восседающего на троне широко раскрыты. Они слепы. В них нет зрачков, и они похожи на полуподжаренные яйца, но, кажется, это существо все же видит. И несомненно, нечто осознает. Оно напрягается, воспринимая появление каждого вестника из внешнего мира, призывает каждую птицу к себе и досадует, если ворона медлит или противится зову.

Земля содрогается.

Трон скользит на фут, кренится на дюйм. Тревога делает еще явственнее боль на лице спящего. Трещина в земле разверзлась еще шире. Ветер шепчет в глубинах, посылая вверх разноцветное дыхание. Более холодное, чем сердце умирающего с голоду паука, несущее в себе ком мрака.

Трон сдвигается на дюйм.

Смерть найдет дорогу.

Ибо уходят даже боги.

Дела шли слишком хорошо, чтобы такое могло продолжаться долго. Лето оказалось прямо-таки идиллическим – и тепло, и не слишком жарко. Дожди шли когда надо – как раз, чтобы подлетать наши посевы. Урожай обещал быть таким, о каком земледельцы всю жизнь без толку молят своих богов. И уж мы – не будь дураки – постарались внушить этим самым земледельцам, что эдакая природная благодать – целиком и полностью наша заслуга. Фуражи раздобыли достаточно тяглового скота, чтобы можно было двинуться в путь, не отягощая себя излишним снаряжением. Ребята даже ели баранину – кроме, конечно, тех, кто продолжал придерживаться идиотских гуннитских запретов насчет мяса.

Правильно говорят: коли солдат жрет, так вперед и прет. Благодаря предусмотрительности и упорству Костоправа мы получили от таглианцев все, что было возможно. Конечно, сказались и четыре года, буквально подаренные нам благодаря идиотскому бездействию Длиннотени. И почему только этот остолоп не послушался Могабы? С другой стороны, Кина и не таким пудрила мозги – на то она и мать Обманников.

Говорят, она затуманивала сознание даже богам.

Мы еще не отошли от зимы и не нагуляли жирок, но уже начинали поговаривать о дальнейших действиях. Ни Душелов, ни Могаба, ни уцелевшие приспешники князя – коли такие были – никоим образом не пытались испортить нам настроение. Отношения с местным населением складывались вполне приемлемо. Особенно после того, как по наводке Госпожи старик послал ребят разведать, что к чему на Вершине. А эти ребята нашли там кучу всякого ценного барахлишка.

Кое-что пошло в казну Отряда, прочее разделили поровну между всеми принявшими присягу братьями, после чего Костоправ объявил о создании рынка, куда местные жители могли приносить на продажу излишки своей продукции. Правда, поначалу они туда не рвались. Но, как только поняли, что мы не собираемся убивать и грабить всех без разбору, торговля стала набирать обороты. Крестьяне – народ практичный, и они быстро смекнули, что наше иго никак не обременительнее власти Длиннотени. Да и мифы, связанные со страшным именем Черного Отряда, не тревожили их, несмотря на близость Хатовара.

Они и названия-то этого не знали. Кина была известна им под многими именами и вовсе не обязательно была символом зла: повелительница мрака имела как разрушительную, так и созидательную ипостаси. Год Черепов тоже не внушал крестьянам особого ужаса: эти ребята не могли представить себе будущее более мрачное, чем их прошлое.

Однако никто не приветствовал и не восхвалял нас как освободителей. Для местных крестьян мы были всего лишь тенью, пришедшей на смену тьме.

Я частенько бродил по рынку в сопровождении Тай Дэя и переводчика, хотя Тай Дэй подобных прогулок не одобрял. Он считал, что любопытство не доведет меня до добра, и при каждом удобном случае давал понять, что считает это качество смертным грехом.

Как правило, возле нас отирался и дядюшка Дой. Напряжение между ним и мною возрастало: я не мог простить ему похищения Сари, хотя и вынужден был хранить на сей счет молчание. Правда, я донимал старикана тем, что расспрашивал каждого встречного южанина насчет созвездия Аркан.