Дэвид Эннендэйл - Лемартес

Рота Смерти и Рыцари Баала. Носители двух проклятий, полностью определивших ход этой кампании. Различия между ними велики. Если Черная Ярость — искажение разума и благородства воинов, то Красная Жажда — полная потеря рассудка.

Но обе они приводят к кровопролитию. Обе они выливаются в неистовство.

Я погружаюсь в недра охватившей меня Ярости. Прошлое становится реальным, и с ним приходит исступление, рожденное чувством потери и великой изменой. Но, идя на дно, я держусь за осознание настоящего — и все же тону, тону, тону. Разделенный и расколотый, я сопротивляюсь и поддаюсь, сохраняю рациональность и беснуюсь.

Я превратился в парадокс.

Мое здравомыслие висит на ниточке, хотя его должен удерживать адамантиевый трос.

Мои душа, сознание, сердце и руки налиты неистовством. Возмездие, десять тысяч лет ждавшее своего часа, разворачивает передо мной полотно со всеми оттенками ненависти. Мне известен и понятен каждый из них, даже Жажда. Она — разложение в сердцевине нашей сути, как и другой Изъян.

Делаю вдох. Чувствую привкус крови, проникший сквозь фильтры маски. Наполняю легкие… и издаю рев.

В нем звучит призыв к правосудию. К памяти десяти тысячелетий. К уничтожению врага. К пролитию крови.

Он напоминает о трагедии нашего ордена.

Потерянные внимают ему. Четвертая внимает ему. Мы объединяемся в самом первобытном, смертоубийственном порыве.

И я отдаю приказ.

Неприятель уже близко. Скарбранд отвечает на мой рев. Рык демона поистине оглушителен, его мощь дробит камни.

Враг недостижимо превосходит меня в грубой силе, но ей не управляет разум. Только примитивный гнев.

Все еще держусь за реалии настоящего. Мы на Флегетоне. Я — Лемартес.

Я веду свою армию на войну.

Корбулон заглянул в носовой обзорный модуль «Почетной гибели». Ему мало что удалось рассмотреть на поле битвы. «Носорог» трясся вместе с равниной, и изображение размывалось. Воин видел только узкую полоску ландшафта впереди. Ему очень хотелось встать за турель штормболтера, однако кровавый ливень продолжался, и ни верховный жрец, ни Кастигон не могли покинуть укрытие внутри бронемашины. Их низвели до роли наблюдателей.

Но, как ни досадовал бы Корбулон, капитану приходилось тяжелее. По сути, тот вынужденно отказался от командования ротой. Рыцари Баала сейчас мало чем отличались от взбесившихся жителей Флегетона, и руководство Четвертой взял на себя Хранитель Потерянных. Безумец вел безумцев.

Форкаса так же сильно раздражало вынужденное бездействие.

— Неужели мы ничего не можем сделать? — спросил водитель.

— У нас массивный БТР, — заметил Кастигон.

Жрец понимающе кивнул. Он следил за тем, как демоническое воинство приближается к позициям Кровавых Ангелов и объятые неистовством Рыцари Баала мчатся в атаку вслед за Лемартесом. Разобрав, как выглядят некоторые враги и насколько они крупны, Корбулон произнес:

— Согласен. Бронемашина станет нашим оружием.

— Танкам открыть огонь! — приказал капитан по вокс-каналу роты. — «Носорогам» таранить противника!

«Почетная гибель» резко рванулась вперед. Под правой гусеницей неожиданно возникло углубление, и БТР едва не перевернулся. Форкасу удалось выехать на более ровный участок, где водитель прибавил скорость. Корбулон не уходил с обзорного поста — он следил за происходящим, ничего не упуская. Жрец видел потоки крови с небес, наступление Скарбранда, атаку взбешенных космодесантников.

«Запомни хорошенько, — сказал он себе. — Запомни все это. Если встретишь новый рассвет, извлеки уроки из случившегося. Если нет, будь с братьями до конца».

— Что останется от нашей сути? — спросил Кастигон, стараясь говорить как можно тише, но так, чтобы Корбулон все же услышал его сквозь рычание мотора и грохот сейсмических толчков.

— Достаточно, — ответил жрец. — Останется достаточно.

Он не имел права думать иначе. Не мог допустить таких мыслей. Но смутные образы, тревожившие Корбулона в часы затишья, вышли на передний план и обрели четкость.

Верховный жрец воззрился на целую роту, объятую помешательством, и перед ним предстала картина будущего.

Земля вопит в агонии. Ее конвульсии все неистовее. Вздымаются и опадают каменные волны. Позади бойцов Четвертой ширятся и углубляются трещины в равнине. На их месте возникают ущелья, потом каньоны. Из поля битвы взметаются перекрученные колонны. Равнина поднимается, затем опускается в скрежете и реве дробящихся скал и рвущейся на волю магмы.

Грунт взрыхляют разрывы снарядов. Наши «Хищники» бьют из орудий. Точно прицелиться невозможно, но один из мутировавших предателей все же падает, разорванный на куски очередью из штурмовой пушки. Мы, воины Роты Смерти, устремляемся вперед на прыжковых ранцах. Неустойчивая земля остается внизу. Теперь для нас есть только полет в атаку.

Кровавые Ученики немного опережают Скарбранда. Демон ступает широко, но неторопливо. После каждого шага он останавливается, чтобы собрать кровавую жатву. Взмахом топора чудовище скашивает дюжину смертных вокруг себя, хватая при этом еще несколько извивающихся жертв. Откусив им головы, исполин пожирает черепа и швыряет перед собой дергающиеся трупы, из шей которых бьют алые фонтаны. Среди убитых я замечаю Железных Гвардейцев. Горстка солдат еще жива, и они сражаются до последнего.

Вступаем в бой с Учениками. Многие из них сохранили прыжковые ранцы, пусть даже вросшие в тела. Другие, прежде не способные летать, получили крылья. Среди них — капеллан-предатель, с которым я сражался на холме Пророка. В его рясе возникли сосуды и кости. Взмахивая ею, изменник поднимается навстречу мне.

Меняю угол снижения и с разгона врезаюсь в хаосита. Вместе валимся на землю. Этот Ученик — в числе наименее заметно переродившихся врагов, но вместо рук у него громадные клешни. Пока мы боремся, противник стискивает ими мою голову, пытаясь расколоть череп. Ничего не вижу. Отступник рычит богохульную проповедь. В ответ выкрикиваю литанию ярости и замахиваюсь Кровавым Крозиусом. Булава крушит его левую руку. Клешня разжимается, и я снова вижу через правую линзу. Мое оружие вспыхивает — сама суть реликвии разъярена близостью к демонической плоти. Крозиус жаждет нести возмездие, как и я.

Запустив прыжковый ранец, тащу неприятеля вверх. Он бьет крыльями по воздуху, хлещет меня. Уцелевшая клешня давит все мощнее, но шлем пока держится. По ветвистым рогам Ученика мечутся всполохи потустороннего свечения. Направляю болт-пистолет ему в лицо. Сияние устремляется ко мне. Это ментальный выпад, доспех против него бесполезен. Перед моим мысленным взором льется кровь. Исчезает все, кроме кипящей порченой влаги — потопа, извергнутого яростью предателя. Такой удар прикончил бы обычного человека, свел бы с ума другого воина Адептус Астартес.