Елизавета Дворецкая - Щит побережья, кн. 1: Восточный Ворон

– Как под котлом, – определил Равнир, окинув тоскливым взглядом чугунный небосвод.

Девушки вздохнули в ответ. Зимняя тьма угнетала, недостаток света мучил, как удушье.

– А как же вандры живут? – бормотала Атла. – У них, говорят, зимой солнце и вовсе не встает…

– Ты бы еще про Эльденланд вспомнила!

Тени от кустов и валунов шевелились под ветром, точно живые, под обрывом берега было совсем темно. Хорошо знакомый берег казался чужим и неприветливым, как владение инеистых великанов, и все трое невольно прибавляли шагу, торопясь добраться до людных мест. В ясный день кого только здесь не встретишь – кто к морю, кто от моря с корзиной рыбы, кто на пастбище, кто с лошадью в лес, один в нарядной одежде едет в гости, другой любезничает у каменной изгороди с соседской скотницей… А сейчас – только ветер и валуны, точно от создания мира тут не бывало людей. Как в том пророчестве: «Земли тогда не было, не было неба. Трава не росла, всюду бездна зияла…»

– Вон еще кто-то бродит! – сказал вдруг Равнир. – Не пойму… Еще кому не сидится-то дома в такую троллиную погоду?

– Где? Кого ты увидел? – насторожилась Атла.

Хельга вздрогнула и поспешно огляделась. Она сомневалась, что Ворон покажется при Равнире и Атле, но не могла не ждать – а вдруг… Однако то, что она увидела, не имело с Вороном ничего общего.

– Вон, возле камня! – Равнир показал рукой на что-то большое, шевелящееся возле самой полосы прибоя. – Эй!

Но ответа на окрик не последовало. Темная сгорбленная фигура медленно брела впереди, не оглядываясь, слегка покачивалась на ходу, корочка льда обламывалась под тяжелой поступью.

– Не кричи! – попросила Атла и неуверенно добавила: – Это не медведь?

– Откуда? – удивился Равнир. – А тролль его знает…

Хельга поежилась и схватила Равнира за локоть. Темная молчаливая фигура дышала чем-то необычным, неприятным… Нет, очертания были вполне человеческие, в них даже угадывалось что-то знакомое. А голос в глубине души твердил, что лучше бы им этого неприкаянного гуляку не встречать….

Равнир тоже хмурился, вглядывался, стараясь узнать полузнакомую фигуру. Но кричать он больше не пробовал.

– Да великаны с ним! – решил Равнир наконец. – Нам все равно не по пути.

Темная фигура медленно удалялась вдоль берега, а тропинка на Тингваль уходила от моря. Ветер пробирал дрожью даже через меховую накидку, под небом было неуютно. Скорее хотелось в теплый дом, в тесный кружок у очага.

– Орре наверняка опять рассказывает про Греттира! – сказал Равнир, когда до ворот усадьбы оставалось шагов пятьдесят. – Он же вчера добрался как раз до того, как Греттир пришел в усадьбу Торхалля… У которого всю скотину погубил оживший мертвец…

Хельга вдруг остановилась. Темная сгорбленная фигура, неуклюже бредущая по самой полосе прибоя, опять встала у нее перед глазами. Ее осенила такая догадка, от которой волосы шевельнулись и по спине пробежала холодная дрожь, точно озябший тролль погладил мохнатой лапой.

– Этот… кого мы видели… – пробормотала она, подняв к лицу Равнира бессмысленный от ужаса взгляд. – Если бы я не знала, что он умер… я бы сказала, что это Ауднир…

Несколько мгновений Равнир недоумевающе смотрел на нее, а потом до него дошло. Резко оглянувшись к морю, он схватил Хельгу за руку и бегом потащил в ворота усадьбы. Густая липкая тьма выползала из моря и тянула руки им вслед.

Хринг хёльд по прозвищу Тощий очень уважал старину. Род его был небогат, но древен и происходил от потомков самого Хельги Убийцы Хундинга. Того, о котором говорит сказание:

Хринг Тощий очень любил поговорить о своем предке и гордился им тем более, что в настоящем предметов гордости у него оставалось немного. В округе Тингваля род его считался не самым богатым, свою жизнь он прожил тихо и скромно, поскольку слабая грудь и кашель, мучивший его с детства, не позволяли мечтать о морских походах и воинской славе. К счастью, сын его Рамбьёрн унаследовал родовую гордость, но не унаследовал болезни, так что теперь, сидя по вечерам у огня и слушая тихие вздохи жены и дочери, Хринг хёльд мечтал о новой славе, которую добудет Рамбьёрн под предводительством Брендольва сына Гудмода и молодого Вильмунда конунга. Может быть, Хринг Тощий еще доживет до того дня, когда эти древние стены снова покроются ткаными коврами, на столы встанут золоченые кубки, горящие так ярко, что не потребуется огня…

– Что-то дверь скрипит! – сказала фру Арнтруда. Сидя у очага, она пряла шерсть, и ее суровый вид без слов говорил: чем предаваться пустым мечтаниям, лучше бы раздобыть что-нибудь существенное для дома и хозяйства! А то опять позовут на пир, а хозяйке нечего надеть! – Ты заперла хлев?

Она обернулась к служанке. Снилла, притворно суетливая и непроходимо ленивая худощавая женщина, усердно закивала:

– Заперла, заперла! А как же! Такой ветер!

– Это ветер где-то шумит, – сказала Хлодвейг. – Когда тихо, каждую мышь слышно.

Был бы дома Рамбьёрн, любитель поговорить, никто из них не услышал бы ветра. Хлодвейг не любила долгих зимних вечеров, когда от ужина до отхода ко сну не услышишь ничего, кроме скрипа дверей да голосов домочадцев. За каждого из них Хлодвейг сама могла бы сказать решительно все, что только тому может прийти в голову. «Говорила я тебе – лучше мой молочные ведра, а то скиснет…» – это мать. «Я все вымыла и высушила на ветру! – клянется Снилла. – Это Снют рядом разбросал рыбьи отходы – нет бы сразу отнести в хлев…» «Весь фьорд тогда был покрыт кораблями, и у каждого была золоченая голова дракона на носу! – вспоминает отец о тех походах, которых никогда не видел, но которые скрашивают его собственное серое существование. – И у каждого паруса были цветные, красные, синие, зеленые, а у конунга Хельги даже шитый золотом…» «Ох, как кости ноют! – кривит морщинистое лицо Снют, старый работник. – Это опять к снегу…»

Хлодвейг не удержалась от вздоха. Напрасно она все-таки побоялась дождя со снегом, который влажной противной пеленой висел над берегом с утра, и не пошла в Тингваль. Дома работы мало, мать отпустила бы. Зато в Тингвале так хорошо, так просторно, так весело горит огонь в трех очагах в гриднице, и там так много народу! Есть гости с других усадеб, играют в тавлеи, рассказывают саги, женщины рукодельничают, мужчины обсуждают дела, молодежь смеется… В мыслях Хлодвейг мелькнуло остроносое и все равно привлекательное, живое лицо Равнира, и она улыбнулась, слегка махнула рукой, отгоняя видение.