Елизавета Дворецкая - Перстень альвов, кн. 1: Кубок в источнике

– Боги сотворили землю для всех, – ответил Торвард и подошел ближе к ней. Эйра попятилась, и он остановился в трех шагах перед ней. – Ты напрасно меня боишься. Я твой родич, ты – племянница моей матери, и я не сделаю тебе ничего дурного. Почему ты обходишься со мной так не по-родственному? Не думаю, чтобы я успел причинить тебе какое-нибудь зло, а ты смотришь на меня так, как будто мы злейшие враги. В чем тут дело? За что ты меня ненавидишь?

– За то! – Эйра посмотрела ему прямо в глаза, и ее темные глаза гневно сверкали. – За то, что ты – сын ведьмы и Торбранда Тролля!

– Но ты – племянница моей матери! Она ничего тебе не сделала, она даже не была здесь за то время, что ты живешь на свете! И если тебе чем-то не нравится ее кровь, то ведь это и твоя кровь! Говорят же, что все женщины вашего рода – ведьмы!

– И за это я ненавижу себя! – пылко воскликнула Эйра, и Торвард видел, что это правда. – Я ненавижу свою кровь, которая связала меня с предателями и губителями Квиттинга! Я хочу, чтобы во мне не было крови твоей матери! Я хочу, чтобы тебя не было! Я хочу изменить свою кровь, чтобы во мне не было родства с ней и с тобой! Но это невозможно, и я ненавижу и ее, и тебя, и себя! Ненавижу!

Эйра оторвалась от валуна, проскользнула мимо Торварда и исчезла на тропе за валунами. Торвард посмотрел ей вслед. Он не совсем ее понял. Родство нужно принимать таким, какое оно есть, потому что себя не переделаешь.

Сын ведьмы! Она думает, все они думают, что быть сыном ведьмы легко! А это совсем не так легко, как сам Торвард когда-то со смехом рассказывал Хельги ярлу. Его мать, благополучно живущая и здравствующая, была еще более загадочна и далека от него, чем мать Хельги, умершая двадцать лет назад. О ней охотно рассказывали, а о Хёрдис Колдунье никто не хотел и не мог рассказать. На Квиттинге его ненавидели за то, что он ее сын. Но и во Фьялленланде ему было не легче. Там он тоже звался сыном квиттингской ведьмы. С рождения Торвард ловил на себе недоверчивые, испытывающие, враждебные взгляды. «Сын ведьмы!» Еще в детстве он понял, что в этих словах заключается какой-то зловещий смысл, и приехал, надеясь постичь его до конца. Здесь, в святилище, он уже увидел образ той ведьмы, кровь которой отравила его рождение. Понять ее дух для него было гораздо важнее, чем отыскать какие-то там булатные мечи или раздобыть невесту. Это все внешнее. А его мать – это он сам.

Торвард ярл ушел по тропе вниз и исчез за скальными выступами. Эйра, спрятавшаяся за одним из валунов, не смотрела ему вслед. Она надеялась, что он навсегда уходит из ее жизни и никогда больше не будет напоминать ей о том, о чем она хочет забыть. Отвернувшись от тропы, она подставила лицо свежему вечернему ветру, ветер сдувал назад от висков вьющиеся легкие прядки темных волос, и Эйра надеялась, что он сдует и унесет все ее горькие, тяжелые мысли.

С этой высоты ей открылся широкий вид на Медный лес. Огромные горы, то зеленые от хвойного леса, то пестрые от лиственных рощиц и многообразных каменистых выступов, перетекали одна в другую, упирались друг в друга плечами в том вечном хороводе, который им не суждено разомкнуть, пока стоит мир. Горы казались живыми; за много лет Эйра изучила лицо каждой из них, а здесь, на высоте Раудберги, она стояла вровень с их головами и могла разговаривать с ними как равная.

Как счастливы горы – им так спокойно живется, они не знают порывов тоски, не хотят изменить сами себя, не рвутся на волю из своей каменной оболочки. Эйра смотрела, стремясь проникнуть взглядом дальше, дальше, хотела увидеть край света, хотя и знала, что отсюда увидеть его нельзя. Даже у взгляда есть предел. И даже на самом краю, куда он достает, ему преграждает путь все то же – темно-зеленые горбы лесистых гор.

Этими горами замыкался весь ее мир – и тот, который Эйра видела, и тот, который только воображала. Отсюда некуда уйти. Куда бы она ни повернула, везде будет одно: горы, лес, разговоры о фьяллях и слэттах, о былом величии Квиттинга и о его нынешнем разорении и бессилии. И везде она останется племянницей ведьмы Хёрдис, двоюродной сестрой Торварда ярла, сына Торбранда Тролля, разорившего Квиттинг. Двоюродной сестрой человека, которому суждено убить Бергвида конунга, мстителя за все племя квиттов! Эйра не надеялась, что предсказание Хёрдис – ложь. Если бы судьбу можно было изменить ударом ножа… Но ее нельзя изменить, и даже мертвые кости способны убивать, если так суждено. Этот человек убьет когда-нибудь надежду Квиттинга, а она останется его сестрой.

Если бы можно было уйти отсюда, совсем уйти! В какую-нибудь другую жизнь, где ничего, ничего этого нет! Где сама она станет другой, где сбросит цепи этой проклятой крови, этого презренного родства, этой судьбы, которую нельзя изменить!

Эйра пристально вглядывалась в знакомые очертания гор, глаза ее слезились от ветра. Полоска вечернего неба, видная между плечами самых дальних гор, начала шириться, заслонила все пространство взора. И темная синева начала яснеть, как будто в небе раскрывались ворота. Какое-то широкое видение спускалось навстречу Эйре. Она снова видела горы, но… другие. Под яркой голубизной горячего неба располагались светло-желтые, беловатые, розоватые острые скалы, кое-где покрытые зелеными лужайками и рощицами странных, причудливо искривленных и все же красивых деревьев. На ветвях деревьев росли цветы – крупные желтые, белые, розовые соцветия, не похожие ни на один знакомый ей цветок. Эйра смотрела широко открытыми глазами, зная, что перед ней разворачивается то, что она хотела увидеть, – другой мир. Все здесь было ослепительно ярким – и синева неба, и зелень деревьев, и прозрачность воздуха. От этой картины веяло теплом и привольем.

В углублении ближайшей скалы бил источник, и струи прозрачной воды переливались через обтесанные розоватые камни. К источнику подошли две молодые женщины – обе высокого роста, смуглые, их блестящие черные волосы были уложены венцом на головах. Странные платья из легких светлых тканей оставляли свободными руки, и даже ноги были видны чуть ли не до бедра через длинные разрезы. На груди ткань собиралась в красивые пышные складки, талии стягивали блестящие пояса. На запястьях и даже над локтем у женщин сияли золотые браслеты, а на плечах они придерживали разрисованные глиняные кувшины непривычной формы с изогнутыми ручками.

Одна из них поставила свой кувшин на камень возле источника, потом вдруг обернулась и застыла. Ее широко раскрытые темные глаза встретились со взглядом Эйры. В изумлении приоткрыв рот, женщина протянула смуглую руку к подруге, что-то оживленно говорившей, и сделал ей знак смотреть. Теперь уже две пары блестящих темных глаз впились в Эйру, и она как бы со стороны увидела себя – невысокую хрупкую девушку со светлой, бледноватой кожей и пушистыми темными волосами, вьющимися по ветру широкой волной, в прямом коричневом платье с узором из сложно переплетенных линий белой тесьмы, с бронзовыми застежками на плечах, под которыми на цепочках висят игольник, подвески, амулеты – увидела до кожаных башмаков с красными ремешками, плотно обвившими ногу. И вся она так отличалась от этих смуглых легких женщин, и рыжий камень под ее ногами, черно-серые валуны с полустертыми рунами, возле которых она стояла, так не походили на розоватые скалы и темно-зеленое дерево с блестящими листьями и тяжелыми розовыми соцветиями, бросавшее тень на тех женщин, – что Эйра задохнулась от ощущения огромности пространства между ними и собой.