Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня, кн. 2: Чёрный камень Эрхины

А сам тот, кого это касалось, не тратил время ни на торжество, ни на сомнения. Его, потомка квиттингских конунгов, зовет в гости конунг, равный ему происхождением, зовет со всей пышностью, какой только можно желать, – этого ему было достаточно. И едва Гудрёд Рыжий окончил речь, как Бергвид величаво кивнул ему со своего высокого хозяйского места:

– Я приеду к Эйрёду конунгу. И привезу с собой столько людей, сколько мне прилично иметь при моем происхождении.

Хильда едва удержалась, чтобы не запрыгать от радости: что она войдет в число этих людей, можно было не сомневаться. Остальные тоже заулыбались: посмотреть новые места и попировать у заморского конунга хотелось всем. А Вильбранд хёвдинг и Сигвид Ворона снова обменялись взглядом, означавшим: ну, что ж, поедем и на месте выясним, что и как.

Вот и вышло, что неделю спустя после начала лета Бергвид Черная Шкура со всем своим двором, с сестрой, дружиной и многими из тех, кто собирался с ним на север, отправился вдоль побережья Квиттинга в противоположном направлении – на юг.

Приблудившись к Хэдмарланду, Торвард вспомнил о вандрах: началось лето, и в этой части Морского Пути нередко можно было встретить их вождей, промышляющих грабежом кораблей и плохо защищенных усадеб (это называлось «искать подвигов, славы и добычи»). Но когда из-за мыса действительно показался сперва один корабль, а за ним еще три, Торвард не понял, удача это или одна из самых больших неудач в его жизни.

Первый корабль он узнал с первого взгляда. Все корабли Роллауга по прозвищу Зашитый Рот, хэдмарландского конунга в последние семь лет, так или иначе были посвящены Локи, его покровителю, и напоминали о тех или иных воплощениях Коварного Аса. Среди них имелась «Кобыла», имелся «Златоперый Сокол», был «Лосось», опутанный искусно вырезанной на бортах сетью. Самый новый его корабль назывался «Брокк», и на переднем его штевне красовалась голова свартальва, на лбу которого сидела муха. Эту голову, как Торварду было известно, сделал четвертый по счету мастер – трем первым оказалось не под силу угодить Роллаугу, но зато четвертый так искусно передал страдание, гнев и гордость на лице подземного кузнеца, которому злокозненный завистник мешает работать, что любой встреченный в море враг чувствовал дрожь во всем теле и не мог толком сражаться. Как видно, с наступлением лета хэдмарландский конунг отправился в дозор вдоль своих берегов, преграждая путь разбойникам-вандрам.

Самого Роллауга Торвард увидел почти сразу – тот бросился ему в глаза издалека, еще пока нельзя было разглядеть лица. Не зря его считали отчасти колдуном: он обладал способностью теряться в толпе, когда хотел, и выделяться из толпы, когда хотел. При виде этой высокой, худощавой и притом широкоплечей фигуры, этого посеребренного шлема и светло-русых волос длиной почти до пояса, густыми, как водопад, прядями рассыпанных по плечам, Торвард ощутил нечто похожее на восторг. Роллауг Зашитый Рот внушал ему восхищение со времен их первого знакомства почти восемь лет назад. У них имелось много общего, и при этом они были очень разными. Сильный и притом изящный, с небрежными и очень точными движениями, Роллауг был красив (когда хотел) какой-то странной, причудливой красотой, и чем дольше человек вглядывался в его беспокойное, изменчивое лицо, тем меньше понимал, чего же в нем такого обаятельного. Он стоял на носу своего «Брокка», опираясь на копье с посеребренным лезвием и голубым древком (все эти восемь лет он предпочитал такие копья). Облик его был прекрасен и грозен – как сама смерть, которая несет то ли ужас, то ли блаженство, но ты этого не знаешь заранее, а когда узнаешь, тогда уж будет поздно.

С «Брокка» зазвучал боевой рог, и Торвард привычным движением руки, не оборачиваясь, подал знак ответить тем же. Ответ последовал без промедления. Туалы шли напролом на любого противника, а Торвард, волей-неволей оказавшись их вождем, не мог их удерживать. Хотя у него, собственно говоря, не было причин сражаться с Роллаугом Хэдмарландским. Совсем наоборот. После того как Хельги ярл стал убийцей Торбранда конунга и тем самым умер для его сына, Роллауг Зашитый Рот остался единственным в Морском Пути вождем, которого связывали с Торвардом клятвы дружбы и взаимной помощи. Но ведь сейчас он не был Торвардом сыном Торбранда. Он был Колем, посланцем фрии Эрхины. Он мог вступить в переговоры с хозяином земель, мимо которых проплывает, но, если его не пропустят, должен будет пробиваться силой.

Кто-то тронул его сзади; обернувшись, он увидел одного из воинов, Иггмунда сына Конда, – тот держал перед ним шлем, щит и копье. Торвард кивнул и сбросил плащ: он привык, что ему подают вооружение перед боем, но то, что среди туалов нашлись добровольные оруженосцы, уже о многом говорило. Но об этом ему сейчас думать было некогда. Он словно раздваивался: перед ним показался враг, и от этого в крови загорался лихорадочно-веселый огонь – и перед ним был Роллауг! Две его половины, Коль и Торвард, на которые ему пришлось разделиться в последние месяцы, вступили в невидимую, но отчаянную борьбу между собой.

Если Роллауг откажется их пропустить – а скорее всего, так оно и случится, – Торвард будет вынужден принять бой. От имени Коля и Эрхины. Ради этих трех сотен туалов, которые все же признали его, пришельца, своим вождем. Там, на Туале, где распоряжалась Эрхина и только Эрхина, его роль военного вождя заключалась в том, что он делил ежевечернего кабана – обязанность почетная, но не более, а к внешним знакам почета Торвард был вполне равнодушен. Но с отплытием, на море, в его руки перешла настоящая власть. К ней он был приучен с детства и прекрасно разбирался в том, что и как нужно делать на корабле с дружиной. Ему казалось унизительным, что власть над этими тремя кораблями он получил из рук Эрхины, то есть женщины. Хмурясь, переглядываясь, косясь на него и тайком усмехаясь, туалы повиновались ему, потому что его устами им приказывала как бы сама фрия Эрхина. Им это казалось естественным и правильным, но Торвард втайне бесился от этого сознания и прикладывал все силы, чтобы завоевать свое собственное право на власть над этими людьми. Для этого он избрал самое простое, привычное ему и верное средство. Помня, что впереди у них, по замыслу, битва с конунгом фьяллей за украденный «глаз богини Бат», он каждый день заставлял людей упражняться – и с оружием, и без, на каждой стоянке и даже на плывущем корабле. Что вовсе не было излишним, учитывая, что предстоящее сражение с фьяллями вполне могло оказаться морским. Восемь лет назад, при первой встрече, они с Роллаугом дрались на двух веслах, перекинутых между бортами кораблей…

– Нам не очень-то нужны эти пляски! – надменно заявил ему в первый же день Фомбуль сын Снотра. – Сыны Туаля непобедимы при свете дня!