Иан Эсслемонт - Печаль Танцора

Девушка следила за ним, уперев подбородок в руки, с наводящей странную жуть интенсивностью, так, словно видела насквозь. Казалось, она совершенно лишена самоконтроля и привычки соблюдать приличия - черт, которые он встречал в девицах из Тали. - Похоже, ты не привык благодарить, - заметила она деловым тоном.

Он заставил зубы разжаться. - Благодарю тебя за все сделанное.

- Тебе тут рады. Не нужно уходить.

- Меня могут найти.

- Ну уж нет. Сюда больше никто не ходит.

- Что это за место?

- Мансарда нашего предприятия. Мы ведем конюшни. Отец позволил мне держать птиц - они уничтожают вредителей.

Он увидел, как один из больших хищников, ястреб с длинными когтями, выскользнул в открытое окно фронтона. - Думаю, еще они прореживают популяцию местных собак и кошек, - пробормотал он. - Большие пташки.

- Верно, - согласилась она. - Почти всю нужную работу делают совы. - Она снова изучала его, не мигая, склонив набок голову. Масса нечесаных каштановых волос повисла вокруг головы, словно грязный нимб. - Ты тоже ночной охотник.

Он чуть заметно кивнул.

- Тебе следовало бы поспать. Я приду и разбужу тебя. - Он нахмурился, ибо это звучало безапелляционным приказом. Заметив это выражение, она объяснила: - Нужно восстановить силы перед грядущим.

Тут он нахмурился еще сильнее, брови сошлись. - И что грядет?

Она наклонила голову, сжала подбородок кулачком. Взгляд стал почти сонным. - Ночная охота, разумеется.

Позже, хотя голова болела до рвоты, он сумел поспать - плохо, то и дело пробуждаясь, не понимая, где оказался. Сердце стучало и стучало.

Девушка вернулась под вечер. Принесла еще объедков и каменный кувшин, полный свежей воды из дождевой цистерны. Эти объедки, сообразил Дорин, не предназначались птицам и значит, сейчас голодные псы смотрят на знакомую заднюю дверь тоскливыми, но полными надежды глазами.

Он поблагодарил ее еще раз - поистине непривычное поведение, ведь он редко имел повод кого-то за что-то благодарить. Потом вылез через окно и спрыгнул в переулок внизу.

Встав у открытого окна, Уллара смотрела, как он уходит. Потом обернулась и дважды ухнула в темноту мансарды. Воздух взволновался, встрепав блузу и складки юбок; темный силуэт высотой по бедро показался рядом. Дерево затрещало, когда птица вонзила когти в подоконник. Склонившись, она начала шептать в большое, торчащее, оперенное ухо. Черные как ночь глаза дважды моргнули, филин простер крылья, взмахнул и унесся в тени.

Она же выбралась на прогретую черепицу крыши у окна. Туго натянула юбки на ноги и села, прижав колени к груди. Коснулась колен острым подбородком и начала покачиваться, грезя о прямых черных волосах над бледным лбом, остром носе и тонких губах. Весьма хищный профиль. Но приятнее всего было воспоминание о глазах, открывшихся резко и тревожно, когда он ощутил на себе взоры диких ловцов.

***

Рефел'яра Ундафал Брунн, известный на улицах Ли Хенга как Рефель, должен был бы ощущать себя счастливцем. Заманил того юнца и поймал в сеть более пятидесяти квонских золотых кругляшей. Одну монету можно разменять на четыре хенганских. Добыча из самых крупных. Все было зашито в перевязях и поясе парня. И оружие - весьма хорошего качества. Стоит не меньше двадцати кругляшей.

Это его и тревожило.

Парень спрашивал насчет братства или гильдии ассасинов, какие бывают в других городах; его сокровища вполне могли быть наградой за такого рода работу. Похоже, он обокрал убийцу.

И оставил в живых.

В конторе на третьем этаже здания, что прилегает к рынку тканей во Внешнем Круге, Рефель игрался с одним из ножей чужеземца, раз за разом крутя клинок в пальцах. Снизу доносились грубые возгласы и смех его собственных уличных забияк. Они развлекались костями, шутили и подначивали друг дружку.

Откуда ему было знать? Да ничего и не изменить. Что сделано, то сделано по божьей воле. Такая его натура, что никого не убивает - и ничего не поделать. Возможно, Близнецы только что сыграли со стариной Рефелем последнюю шутку.

Он коснулся черненой грани ножа. "Такой тонкий, что можно бриться... если бы я брился".

Стук в дверь. - Да?

Ле, один из его громил, поднялся по лестнице и вручил кусок рваной тряпки. - Беспризорница, уличная дрянь, вот принесла.

Он сломал самодельную печать, стянувшую складки. На ткани аккуратным почерком уличного писца было выведено одно слово. Полночь. И грубо нарисованный углем нож.

"Ага. Я был прав".

Рефель отбросил тряпку, решив позже сжечь. Вгляделся в криворотое, озадаченное лицо Ле. - Пусть ночью все выходят. Пусть палочники обирают пьяниц. Пусть смазливые девки и пареньки завлекают клиентов. Всем работать.

- Фестиваль Бёрн еще нескоро...

- Я сказал, значит сказал!

Парень отпрянул, дернув себя за клочковатую бороду. - Как скажешь. - Люк захлопнулся.

Хорошие парни и девки, все они. Даже костоломы, сборщики и громилы. Даже они. Забить до беспамятства могут. Но убить - нет. Никаких ножей. Это дела совсем иного сорта. Итак, приятель желает поговорить. Поговорить можно. Дело-то поправимое. А если парень имеет в виду не разговор... ну, нужно будет предупредить по-честному, верно?

Он весь вечер провел над счетами - весьма унылое упражнение для любого мелкого дельца. Легальный бизнес "по импорту" только выцеживает деньги. Все доходы от попрошаек, малолетних шлюх и воришек, от грабежей даже при всей изворотливости едва позволяют держаться на плаву. Слишком много неуверенности из-за сетийских налетов, ужасного зверя-человека: слишком много неофициальных поборов и бандитских наскоков. Коммерция в этой стране разваливается после падения последней талианской гегемонии. Да, и портовые сборы в Кауне стали нестерпимо высокими. Тамошние жители не лучше воров.

Что же делать простому предпринимателю?

Он вздохнул, оттолкнул книги. Поднял глаза и в тусклом свете свечи узрел напротив себя того парня с темными волосами. Сердце куда-то провалилось, бешено стуча. - Ты так рано, - прохрипел он.

- Разумеется. - Тощий юнец демонстративно оглядел контору. - Без охраны?

- Да. Я так понял, ты хочешь говорить.

- И правильно. Хочу поговорить - и еще кое-что. Ну... - он опустил длиннопалую руку на стол, - я задавал вопрос несколько дней назад...

Рефель сглотнул, чувствуя боль в горле. Опустил руку на бедро, чтобы контролировать спусковой крючок самострела под столешницей. Разговоры хорошее дело, но если ты не дурак, заботишься о гарантиях. - Я знаю всех, парень. Если ищешь работу, я пошлю словечко. - Лицо юнца помрачнело. Он такой непримечательный, подумалось Рефелю. Даже скучный. Незаметный. Но это же к лучшему, верно? В таком ремесле только глупец хочет выделяться.