Мэри Стюарт - Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница [сборник]

– А мы – Эмрис и Ульфин. Милости просим. Не выпьешь ли все же вина? У нас с собой довольно.

– У нас тоже. И наоборот, я обижусь, если вы оба не выпьете вместе с нами. Отличное вино, как, надеюсь, ты убедишься сам… – И через плечо: – Еды, мальчик, живо, и предложи господам вина, которое дал нам в дорогу комендант.

– Издалека ли ты идешь? – спросил я его.

Правила вежливости не позволяли прямо спрашивать путника, из какого места он отправился и куда держит путь. Но в то же время правила дорожной вежливости требуют от него подробного рассказа, пусть иной раз и откровенно вымышленного.

Бельтан ответил без запинки, жуя поданную мальчиком куриную ногу:

– Из Йорка. Провел там всю зиму. Обычно трогаюсь с места с приходом весны, но нынче задержался… Полный город народу… – Он прожевал, проглотил и внятно добавил: – Время было благоприятное, прибыльное, и я счел за благо остаться подольше.

– Ты пришел со стороны Катрета? – поинтересовался я.

Он говорил на бриттском языке, и я, следуя его примеру, выговорил это название на старинный манер. Римляне произносили «Катаракта».

– Нет, я избрал ту дорогу, что обходит равнину с востока. Но тебе ее не присоветую, милорд. Мы рады были свернуть на болотные тропы. Надеялись выйти на Дерийский тракт под Виновией. Но этот дурень, – он дернул плечом в сторону своего раба, – прозевал дорожный указатель. Мне приходится полагаться на него, сам я стал подслеповат и могу разглядеть разве только то, что у меня под самым носом, вот как этот кус курятины. Ну а Ниниан, как обычно, считал облака в небе, вместо того чтобы высматривать дорогу, и к сумеркам спохватились, а где находимся, неизвестно, и где город, позади ли, впереди, кто знает? Боюсь, что мы пропустили поворот, не так ли?

– Да, ты прав. Мы прошли через город еще засветло. Увы. У тебя в этом городе дела?

– У меня в каждом городе дела.

Он разговаривал на удивление спокойно и благодушно. И я порадовался за маленького раба. Тот, стоя у меня за плечом, наливал мне в кружку вино из бурдюка с самым сосредоточенным видом. Бельтан только напускает на себя строгость, подумал я, Ниниан вон совсем его не боится. Я поблагодарил, мальчик с улыбкой поднял взгляд – и я убедился, что строгость, выказанная Бельтаном, оправданна: мысли мальчика явно витали неведомо где, нежная, туманная улыбка была рассеянной, мечтательной. В тусклом свете костра и луны его серые глаза казались подернуты темной дымкой. Во всем его облике, в рассеянной грации его движений было что-то как будто знакомое… Дыхание ночи тронуло холодом мой затылок, и я почувствовал, как волосы у меня зашевелились, точно на загривке у лесного кота.

Мальчик молча отвернулся и склонился над кружкой Ульфина.

– Отведай, милорд, – приглашал меня между тем Бельтан. – Славное вино. Мне его дал один из гарнизонных командиров в Эборе… Где он сам его раздобыл, бог весть, такие вещи лучше не спрашивать, верно?

Он еле заметно подмигнул, вгрызаясь в куриную ногу.

Вино и вправду оказалось славное, темное, густое и ароматное, не уступавшее по вкусу лучшим винам, какие я пивал в Галлии или Греции. Я похвалил его, а про себя подумал: интересно, чем заслужил Бельтан такой ценный подарок?

– Ага! – все с тем же благодушным самодовольством проговорил Бельтан. – Теперь ты гадаешь, как мне удалось вырвать у него такое сокровище.

– Да, признаюсь, – с улыбкой ответил я. – А ты что же, чародей, читающий чужие мысли?

– Не совсем, – усмехнулся он. – Но я опять знаю, что ты сейчас думаешь.

– Что же?

– Ты ломаешь себе голову, не королевский ли маг сидит перед тобой в переодетом виде? Угадал? И вправду, только Мерлиновы чудеса могут заставить Витрувия отдать такое вино… Притом Мерлин, как и я, бродит по дорогам, похожий, говорят, просто на странствующего торговца, в сопровождении одного-единственного слуги, а то и вовсе один. Я прав?

– В оценке твоего вина – бесспорно, да. Должен ли я так тебя понять, что ты не просто «странствующий торговец»?

– Пожалуй, что так, – ответил он, кивая с важностью. – О Мерлине же я слышал, что он оставил Каэрлеон. Куда он направился и с какой целью, никто не знает, но это в его обычае. В Йорке говорят, что верховный король вернется в Линнуис к новолунию, а вот Мерлин взял да исчез на второй день после коронации. – Он перевел взгляд с меня на Ульфина. – А вы о нем ничего не слышали?

В его вопросе не содержалось никакого намека, но лишь любопытство, ведь странствующие мастера и торговцы собирают и разносят новости по всей земле, за что и встречают всюду радушный прием. Для них новости и слухи – просто ценный и ходкий товар.

Ульфин отрицательно потряс головой. Лицо у него было каменное. А мальчик Ниниан нашего разговора даже не слушал – он сидел, отвернувшись, и смотрел в душистый сумрак полей. Прозвучал переливчатый обрывок птичьей трели – пернатая полуночница завозилась в гнезде, устраиваясь на ночлег. Лицо мальчика сразу озарилось мимолетной радостью, еле уловимой, неверной, как отблеск звезд на трепетных листьях берез над нашими головами. Вот оно, убежище Ниниана от сердитого хозяина и от утомительных ежедневных трудов.

– Мы пришли с запада, ты угадал, со стороны Дэвы, – ответил я на окольные вопросы Бельтана. – Но новости наши все, должно быть, устарели. Мы продвигались медленно. Я врач и путешествую от больного к больному.

– Вот как? Ну что ж, – сказал Бельтан и с аппетитом надкусил ячменную лепешку. – Зато мы непременно узнаем последние новости, когда доберемся до Корбриджа. Вы ведь тоже туда держите путь? Ну и прекрасно. Да ты не бойся стать моим спутником, я не маг и путешествую в собственном обличье. Даже если люди королевы Моргаузы вздумают сулить мне золото или грозить костром, я всегда смогу доказать им, что они обознались.

Ульфин поднял голову. А я только спросил:

– Как?

– Показав им свое искусство. Пусть говорят, что Мерлин может и то, и это, однако моим видом волшебства невозможно овладеть без обучения. А на это, – добавил он все с тем же веселым самодовольством, – уходит целая жизнь.

– Можно нам узнать, в чем твое искусство?

Мой вопрос был просто данью вежливости. Видно было, что Бельтан и без того собрался нас поразить.

– Сейчас я вам покажу. – Он торопливо дожевал лепешку, утерся и сделал последний глоток вина. – Ниниан! Ниниан! Успеешь еще намечтаться. Вынь мешок да подбрось дров в костер. Мне нужен свет.

Ульфин подобрал сухой сук и бросил в огонь. Взметнулось пламя. Мальчик вытащил увесистый мешок, сшитый из мягкой кожи, и, опустившись рядом со мной на колени, развязал и распластал его в свете костра по земле.

В глазах зарябило, засверкало: играли жаркие блики на золоте, пестрели черные и пурпурные эмали, переливчатые перламутры, густо-красные гранаты и синие стекляшки, вделанные в оправу или нанизанные на нить, – целая россыпь искусно сработанных украшений. Чего там только не было: броши и булавки, ожерелья, амулеты, пряжки для сандалий и поясов и одна пряжка для женского пояска в виде розетки из серебряных желудей. Броши и фибулы по большей части круглые, в три изогнутых лепестка, как у Бельтана на плаще, но были и старой формы – маленькие луки с тетивами, а также изображения животных, среди них один извивающийся прихотливыми кольцами дракончик, сделанный с поразительным искусством из перегородчатой эмали и выложенный гранатами.