Мэри Стюарт - Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница [сборник]

Он сразу откликнулся, чуть скривив усмешливо губы:

– Да, в самом деле. Да еще дорожную пошлину на насыпи собирает. Если мои военачальники, кто знает, вдруг да откажутся платить, тогда Мельвас вполне может явиться ко мне с жалобой собственной персоной. Это будет первая жалоба, внесенная на рассмотрение в новом зале совета. И поскольку писцам было сказано, что ты приглашен ради нового зала, пойдем, пожалуй, осмотрим его? А завтра в третьем часу я отправлю за нею королевский эскорт.

Бедуир все еще находился на Инис-Витрине, поэтому королевский эскорт возглавил Нентрес, один из западных правителей, некогда сражавшийся под знаменем Утера, а затем вместе с сыновьями присягнувший на верность Артуру. То был старый воин, убеленный сединой, сухощавый, но в седле ловкий и быстрый, как юноша. Он оставил эскорт дожидаться внизу на дороге под реющими знаменами с алым драконом, а сам поскакал вверх по тропе к моему дому, сопровождаемый слугой, у которого в поводу был карий конь под серебряной попоной. Конь лоснился, серебро сверкало ослепительно, как щит Нентреса, на сбруе играли драгоценные каменья, а чепрак под седлом был пурпурный с серебряной нитью.

– Этого коня прислал тебе король, – сказал мне Нентрес, широко улыбаясь. – Он полагает, что твой мерин будет иметь никудышный вид – впору для живодерни – рядом с остальными. Да ты не косись на него с такой опаской, он гораздо смирнее, чем кажется.

Слуга помог мне взобраться в седло. Карий тряс головой, жевал удила, но шел ровно и спокойно. Мой старый вороной мерин был в сравнении с ним словно неповоротливый плот рядом с быстроходным парусником.

Утро было холодное, под студеным дыханием северного ветра поля с середины марта стояли скованные морозом. Но я успел перед восходом солнца подняться на вершину холма у себя за домом и кожей ощутил в воздухе невыразимую словами перемену, знак того, что ветер заходит с другой стороны.

Наверху на терновых кустах еще только лопались почки, но в долинах леса уже стояли словно подернутые легким зеленым пушком, а по склонам густо цвели первоцветы и дикий чеснок. Среди увитых плющом деревьев кричали, перелетая по веткам, грачи. Весна уже пришла, только холодные ветры не давали ей развернуться, и цветки терновника еще отлеживались в бутонах. Низкие, хмурые тучи скрывали небо, грозя чуть ли не снегопадом, и я радовался подаренному мне алому плащу, щедро подбитому мехом.

Во дворце у Мельваса все уже было готово к нашему прибытию. Сам король встретил нас, облаченный в богатые темно-синие одежды и, как я заметил, при оружии. На его красивом лице играла улыбка привета, но глаза смотрели настороженно, и во дворце собралось слишком много вооруженных людей, да еще в саду среди деревьев толпились ратники, вызванные Мельвасом из крепости на холме. Повсюду пестрели флажки и праздничные украшения, но у всех мужчин висел на поясе и меч, и кинжал.

Здесь ожидали, конечно, самого Артура. При виде меня лицо Мельваса сначала осветилось облегчением, но сразу же стало еще более настороженным и в углах рта пролегли глубокие складки. Он приветствовал меня учтиво, но холодно, как игрок в шахматы, делающий первый ход. Я ответил ему пространной заученной речью Артурова посланца, а затем обратился к королеве-матери, которая стояла рядом с ним в конце длинного зала. Королева держалась не так холодно, как ее сын. Она отозвалась на мое приветствие с величественной любезностью и, давая знак, махнула рукой в сторону невысокой двери. Слуги расступились, и вошла королева Гвиневера в окружении своих фрейлин.

Она тоже ожидала увидеть Артура. Остановившись, она поискала его глазами среди пестроты переполненного зала. Взгляд ее, не видя, скользнул по мне. Какое божество, подумалось мне, надоумило ее нарядиться в платье цвета весенней зелени, вышитое на груди цветами? С плеч ее ниспадала мантия, тоже зеленая, со светлым куньим воротом, и в обрамлении меха лицо ее казалось нежным и хрупким. Королева была бледна, но держалась очень прямо и спокойно.

А я припомнил, как она в ту ночь дрожала с головы до ног. И, будто на меня плеснули холодной водой, я вдруг ясно понял, что Артур был прав: она, конечно, королева величавая и отважная, но под этой оболочкой прячется робкая молоденькая женщина, которой в жизни нужно только одно – чтобы ее любили. Веселый нрав, звонкий хохот, юный задор – это только снаружи, а внутри – страстные поиски дружбы при чужеземном дворе, где все не так, как было в уютном королевстве ее батюшки. До сих пор для меня, вот уже двадцать лет занятого только заботой об Артуре, она была, как и для других его подданных, лишь нивой, которую он должен засеять, лишь сосудом его удовольствий и серебряным обелиском ослепительной красоты, венчающим златой холм его славы. Теперь же я увидел ее словно бы впервые. Тоненькая молодая женщина, нежная телом и не слишком развитая умом, которой выпал жребий стать женой величайшего деятеля эпохи. Быть супругой Артура – нелегкая доля, она сулит одиночество, жизнь изгнанницы в чужом краю, нередко в разлуке с мужем, который один мог бы защитить от льстецов, интриганов и завистников, а также от толпы молодых воздыхателей – быть может, самой грозной опасности изо всех. И обязательно найдутся такие (их наверняка будет немало), кто станет поминать при ней «другую Гвиневеру», миловидную королеву, которая понесла с первой ночи и по которой король так горько убивался. Уж они постараются расписать прошлое как можно живее. Однако все это были бы пустяки, все забылось бы в любви короля и в блеске ее нового высокого положения, будь она способна родить. Что Артур не воспользовался случаем с Мельвасом и не отослал ее от себя, взяв на ее место другую, плодовитую женщину, служило воистину неоспоримым доказательством его любви. Да только понимает ли она это? Прав он был, когда говорил, что она боится жизни, боится окружающих людей и всего более, как понял я теперь, боится меня.

Она увидела меня. Голубые глаза расширились, рука поднялась и стянула мех у горла. Шаг ее запнулся, но она тут же вновь овладела собой и, бледная, торжественная, встала по левую руку от королевы-матери. С королем Мельвасом, стоявшим по правую руку от королевы, она не обменялась ни единым взглядом.

Воцарилась гулкая тишина. Прошуршало чье-то платье – словно листва зашумела по ветру.

Я вышел вперед, встал перед Гвиневерой, низко поклонился ей, выпрямился и проговорил, обращаясь к ней одной, будто, кроме нее, там никого не было:

– Приветствую тебя, госпожа. Рад видеть тебя снова в добром здравии. Я прибыл вместе с другими твоими слугами и друзьями, дабы сопроводить тебя домой. Верховный король ожидает тебя в твоем дворце в Камелоте.