Роуз Уэйверли - Буря

— Вы в порядке?

— Я… устал, тихим голосом ответил Вольфман и дернул уголками губ.

— Тогда я должен вас расстроить. Предводитель вновь отвернулся и стиснул зубы. Жалеть этого мальчишку он не собирался хотя бы потому, что мужчина никогда не будет жалеть мужчину. В этом не было ничего добропорядочного. А заботиться о короле он не собирался. К тому же мать Аргона тоже болела, и она ненавидела, когда на нее смотрели жалостливо и огорченно. Времени на перерыв у нас нет.

Вольфман не ответил. Опять. Теперь поведение короля по-настоящему насторожило Аргона. Он или смертельно устал, раз не мог даже языком шевелить. Или его мысли были заняты чем-то более важным. Но чем? Юношу раздражало, что он должен был переживать не только из-за того, что находилось перед его глазами, но и за его спиной. Спину должен прикрывать тот, кому доверяешь. Аргона всегда прикрывал Ксеон. Другого защитника он и не представлял рядом. А Вольфману он не доверил бы и ботинки свои охранять.

Юноши остановились перед лестницей, ведущей в кромешную темноту. Аргон снял с двери балку, которая служила засовом. Поднял клинок и заострил прямоугольный конец, чтобы потом обмотать его оторванным куском ткани от рубахи.

— И что дальше? Скептически поинтересовался Вольфман. Но предводитель уже резким движением царапал камнем стену, отчего по крепости разнесся жуткий скрежет.

И скры, упав на ткань, вспыхнули пламенем, а затем отразились в глазах удивленного короля. Юноши спустились под землю и оказались перед бесконечным коридором. И если бы не факел, который сжимал в руке Аргон, помещение тонуло бы в беспросветной тьме.

В комнатах, за коваными решетками, действительно располагались мастерские. По крайней мере, то, что от них осталось. Т акже эти помещения явно служили темницами, но заключенные отсутствовали, как и ответы на все вопросы, крутившиеся в голове Аргона.

Уже во второй кузнечной предводитель увидел сваленные груды цепей. На стенах в ряд висели стальные, поржавевшие мечи. Никто давно не прикасался к молоту, скрытому под пылью на медном станке. Эти коридоры не посещали много лет, несмотря на то, что в замке жили люди. Возможно, в последние годы ими пользовались только как тюрьмой. Но Аргон точно не знал, верны ли его доводы, да и не хотел разбираться в этом сейчас. Факел хрустел, ткань давно сгорела, и теперь огонь карабкался по деревянной ручке.

Предводитель спрятал кинжал за пояс, потом аккуратно положил факел на каменный пол. Он подошел к сваленным в пирамиду цепям, смахнул со лба капли пота и потянул на себя одну из цепей, подняв звонкий шум бренчащей стали.

Вольфман смотрел на его спину обезумевшим взглядом. Его зрачки увеличились, а в груди быстрее забилось сердце. Пальцы медленно покатились по камзолу, прикоснулись к ножу, спрятанному в кожаном ремне, и крепко сжались вокруг рукояти. Он не должен был медлить, не имел права отступать. Только сейчас, когда Аргон стоял к нему спиной, юный король мог нанести смертельный удар и навсегда избавиться от соперника, от мерзавца, от лжеца, от предателя, мошенника. Какими только словами Вольфман мысленно не называл сильфа, и каждое было хуже предыдущего. Он шагнул вперед, и в тусклом свете блеснули его сумасшедшие, орехово-зеленые глаза. Аргон с Фиэнде-Фиэль подрывал его авторитет, не подчинялся его приказам. Один удар. Всего один. И больше никто не станет перечить.

Рука поднялась вверх.

Нож заблестел, и в нем отразилось кроваво-рыжее пламя.

Король стиснул до скрежета зубы, затаил дыхание, приготовился и…

— Я не понимаю, зачем вам это. Разнесся по помещению спокойный голос Аргона, и Вольфман окаменел, зайдясь таким шоком и страхом, что внутри все перевернулось. В его глазах появилась странная беззащитность. Рука самовольно опустилась, ноги сами по себе отступили назад, а Аргон обернулся и повел плечами. Какой в этом прок?

— Я не…

— Убьете меня, и что дальше? Вы думаете, летающий народ пойдет за вами? Или же вы планировали рассказать историю о том, как Аргона из Дамнума поглотила пустыня?

Юноша невесело усмехнулся, а король совершенно побледнел. Его кожа стала почти прозрачной, а конечности налились свинцом. Он попытался было оправдаться, но слов не нашел, а потому глотал губами воздух, будто безмозглая рыба.

— Мои люди не поверили бы ни единому вашему слову, проговорил предводитель, а затем вновь повернулся к металлической пирамиде и принялся вытаскивать наружу хотя бы одну цепь. Коридоры заполнили стальные звяканья. Вам что-то во мне не нравится, и я не собираюсь спорить. Любите свою жену, а меня можете ненавидеть. Вот только цели у нас с вами общие, а потому работать нам нужно вместе. Вы это понимаете?

Аргон посмотрел на Вольфмана через плечо, и тот растерянно кивнул.

— Я польщен, что вы бросили мне вызов, но лучше направьте свою злобу на человека, который отнял у вас отца. Или вы уже запамятовали, как Алман прирезал Вигмана, словно молочного поросенка? Я вот помню, как он поджарил моего… Юноша рывками вытащил цепь и порывисто поднялся на ноги. Он взглянул на короля, и тот стиснул в кулаки руки, ничто не оправдает преступления вашего дяди, но наше сотрудничество оправдать можно, если посмотреть на ситуацию под нужным углом. Я нужен вам. А вы нужны мне. Аргон перекинул цепи через плечо, как будто они ничего не весили, и кивнул. Мы поняли друг друга? И ли вы и дальше будете думать, как бы проткнуть мне спину? Если да, то боюсь, и мне придется придумать историю о том, как король не вынес долгого путешествия.

Вольфман вздернул подбородок. Гордость вскипала во всем его существе, бурлила и протестовала, и назойливый голос твердил, что этот дикарь не имеет права так говорить с истинным королем. Но потом пыл угас, как и вера в победу.

Вольфман кивнул и спрятал нож. Сегодня он, увы, не избавится от сильфа.

— Право слово, вы высказываетесь довольно решительно для человека, который знать не знает, что такое приличное общество, и провел жизнь среди необразованных дикарей.

— Отлично, бесстрастно бросил Аргон и сошел с места, удерживая тяжелые цепи. Толкать речи я научился у своей мертвой подруги. Ее звали Нуба, и она любила поучать.

— Воровать ты тоже у нее научился?

— Нет. Этому меня научил отец.

— И тоже мертвый.

— Верно.

— И разве ты не должен был сделать для себя вывод? Вольфман сощурился и сквозь стиснутые зубы процедил. Тот, кто много говорит, обычно умирает.

Аргон недовольно выдохнул. Сколько можно было повторять одно и то же? Зачем ему сражаться с человеком, на чью сторону он встал? Зачем ему враг внутри, когда враг поджидал снаружи? С какой стати король так упрямо ненавидел его? Предводитель уже собирался обернуться, как вдруг вступил во что-то жидкое и вязкое.