Стивен Эриксон - Падение Света

Вренек потер лицо, ощущая жар. — Грип Галас сказал, что домовые клинки лорда Аномандера — отряд, требующий от членов высочайших добродетелей. Значит, мундир имеет честь.

Лорд скорчил гримасу и снова сел. — Пока честь не потеряна. Железо прочно, но слова мягки. Можно выжать слова, все наши декларативные добродетели, в любую безумную, сводящую с ума форму. Пусть честь капает кровью. Пусть добродетель уносит жизни. Пусть совесть станет оружием огня и злобы. Нет, юный Вренек, я говорил о неподкупной истине… посмотри на мой Легион, Легион Хастов! Я кое-что открыл, изучая свои клинки и латы. Причину их криков, их воя. Не жажда крови. Не веселье от убийств. Вовсе нет.

— Так что же?

Лицо лорда внезапно исказилось, покрываясь морщинами горя. Он упал и тихо зарыдал.

Вренек смотрел на оловянных солдатиков. Он слышал о легионе Хастов. О мечах, которые, как говорят, прокляты. Теперь, значит, и латы. Он посмотрел на лежащее копье, на оледенелый железный наконечник.

Хотелось уйти от старика с его слезами и путаными речами. Солдаты нужны, когда дела идут плохо. Когда народу нужна защита. «Синие или зеленые? Что, единственная разница? Что, если солдаты прекращают защищать народ? Начинают защищать что-то иное? Что, если это ужасные вещи, жестокие и эгоистичные? Куда пропадет честь?»

— Достоинство, — пробормотал старик и зарыдал пуще прежнего.

— Милорд?

Слабая рука чуть качнулась. — Продвигай когорты, дитя, пусть мои разлетятся соломой на ветру.

— Но, милорд, ничего не изменилось!

Старик глубоко прерывисто вздохнул и покачал головой. — Все изменилось, юный друг. Игра сочится кровью. На моей стороне священники никнут под грузом сомнений. Богиня безлика, ее темнота поглотила всё. На твоей стороне сияет ослепляющий свет. Мы ведем войну против своего ничтожества, и потому она привела нас на край гибели. Направь отряды в долину. Драконов мы пока что игнорируем.

«Драконы?» — Милорд, расскажите еще про Первого Сына. Почему он спорит с соратниками?

Старик утер лицо, запачкавшись грязью. — Его сделали бесполезным, пусть меч выхвачен. Он стал свидетелем гибели жреца, разорванного равнодушием Куральд Галайна. Он видит, что сила игнорирует правых; что ее может схватить любой — клинок в ночи, мастерство убийцы. Душа его дрожит, юный Вренек, и вот прибыл Консорт, гнев клубится, но достоинство держится. Понимаешь, какой ценой?

Вренек покачал головой: — Не понимаю достоинства, милорд. Что оно такое, на что похоже.

Красные глаза сузились, старик кивнул. — Да, вижу, — буркнул он.

Вренек стал придвигать солдат к неровному дну канавы. Потоки дождевой воды прорезали там борозды, ледяная вода замерзла, кристаллы поднялись крохотными замками. Он сокрушил немало ледяных фортов, пока расставил солдат в подобие строя.

— Мы увидим алую грязь, — сказал лорд. — Тела полетят ливнем, багряным и горячим. Трусы и герои падут заодно… — Он начал двигать солдат вниз, навстречу врагу. — Тем временем аристократы проклинают друг дружку и отходят, обнажая мой фланг. Видишь ли, они считают себя особо умными. В отличие от Хастов, держатся за привилегию выбирать. Если сердца их хрупки, прилив не повернуть, всех смоет в океан грядущего. Их нет, Вренек. Я обнажен. Не важно, Консорт возьмет своих дом-клинков и встретит тебя, Вренек. Столкновение ужасно, ибо нет солдат лучше обученных, яростнее стоящих за своего господина.

Старик склонился к Вренеку, глаза запылали. — У него нет выбора, понимаешь. Ты ведь видишь, не так ли? Скажи, что понимаешь. Нет выбора! Как и у Первого Сына! Они подобны, они зерцала чести. — Он отпрянул, схватил двух солдатиков и поставил лицами друг к другу. — Вот так. Запомни то, что увидел здесь, Вренек. Никакая скульптура не передаст их поз. Ни один живописец не нарисует этот день. Ни краска, говорю я, ни мрамор, ни бронза. Ни холст, ни песнь. Поэтам не дано описать этот день. Никто, друг мой, лишь ты и я. Глаза их встречаются и они принимают друг друга, и мчатся в бой, чтобы спасти один другого. — Голос прервался, старик всхлипнул и неистово утер слезы.

— Бросите кости, милорд?

— Что? Нет, не надо. Трусы и герои, мудрецы и глупцы, красная грязь примет всех. И ладно. Однажды я нашел зайца в силках, он сражался с ловушкой. Искал выхода снова и снова — когда я наклонился, увидел: усилия содрали кожу с кости. Я поглядел ему в глаза и увидел… правду. Страдание знакомо не нам одним. Этот язык понятен всем живым существам. Битва сдирает всё, оставляя лишь страдание — даже крики победителей обнажают тоску по утерянному. Облегчение рыдает, сравнявшись с худшим горем. Живые сетуют на удачу, умирающие проклинают ее. Выжить означает — шататься в неверии, и дальнейшая жизнь пройдет в бегстве от этого мига, от воспоминаний об этом дне. Ты бежишь, друг мой. Любой ветеран бежит и бежит до дня смерти. — Он распластал ладони по лицу, сжал лоб. — Увы мне, кто еще посмеет посмотреть правде в лицо? Выжившие должны жить с… с потерей.

Вренек следил, как лорд отрывает руки от лица и начинает ронять солдат. Без броска костей, без торжествующих криков. Вренек тоже плакал, хотя не понимал, почему.

— Стройте особняки, — бормотал лорд. — Расчищайте земли. Сажайте семена, разводите стада. В любимые комнаты несите изысканную мебель, драгоценные гобелены. Толстые ковры на пол, дрова в очаг, дети кричат и сосут титьку. Приходят поэты и менестрели, устраиваются пиры. Богатство напоказ. Но в разгар ночи, пока не погасло пламя, ты сидишь один и бежишь, закрыв глаза. Бежишь и бежишь, вечно и вечно. — Он уронил в грязь очередного солдата. — Горе победителям, Вренек. В победе они теряют всё. Убивая, сдают свои жизни. Грабя, уничтожают любовь — единственное, за что стоило бороться.

— Я сражаюсь ради любви, — шепнул Вренек. — То есть за Джинью, которой они навредили.

Лорд моргнул, лицо его было мрачно. — Брось копье, — велел он. — Беги к ней. Верни то, что она потеряла.

— Но… как?

— Месть сжимает сердце, Вренек. Этот путь гнусен.

Вренек вытер слезы и поглядел на поваленных солдат.

— Готово, — бормотал лорд. — Флаг сбит. Драконус бежал, все клинки его Дома изрублены. Он плачет от гнева и мрак объемлет его. Хасты — мои возлюбленные Хасты — уполовинены. Трус вышел вперед, видя обнаженный фланг и неминуемую резню. Он взбунтовал товарищей, явив изрядную смелость, и обратил в отступление. Многие могли бы умереть, но живы благодаря ему. Торас Редоне — о моя славная Торас… не вижу ее участи. Не решаюсь. Поэты-солдаты еще живы — Первый Сын будет рад, я уверен. Они сражались храбро, как и ожидалось, но потеряли коней и бредут с Хастами. Оружие в ножнах, железо молчит, они зализывают раны и смотрят друг на друга — видишь ли, это как ритуал. Ужасный ритуал. Он отнимает все блага — все. Честь, верность долг — бросьте их! Ни один солдат не найдет утешения во лжи. В самой важной лжи, той, что не дает сойти с ума. Бедные мои Хасты!