Стивен Эриксон - Падение Света

— У вас нет времени на меня, милорд.

— Ты гражданин Куральд Галайна. Разумеется, время для тебя найдется.

Вренек не понял, он даже не знал смысла слова «гражданин». Миска опустела. Он положил ее и натянул меха.

— Почти стемнело, — сказал лорд Аномандер. — Спи, Вренек. Завтра мы отвезем тебя в Дом Драконс.

— Я снова увижу свой посул Драконусу, — сказал Каладан Бруд.

— Как это?

— О, ничего важного, Первый Сын.

Воспоминание старое, но такого сорта, что не уходит никогда и кажется слишком близким, если учесть долготу прошедших лет. Колонна из целых семей, их скот, телеги, доверху набитые всем, что может пригодиться для вспашки земли и строительства домов. Айвис был молодым: еще один из покрывшихся пылью юношей, у которых энергии больше, нежели разума. Они путешествовали на север, за лес, и горизонт виделся очень отдаленным; Айвис помнил свое изумление, ведь мир раскрылся, будто свиток.

Они миновали древние могильники и дороги, превращенные дикими стадами в грязные канавы. Там виднелись стены и линии камней, но не вдоль дороги, а сходящиеся к вершинам южных холмов. На некоторых курганах торчали мертвые деревца, большей частью повалившиеся после зимних резких ветров. На стволах не было корней, их обрубили на известном уровне и вонзили в груды камней. Эта загадка казалась Айвису куда очаровательнее любой возможной истины, ведь стоит задать пару вопросов взрослым, особенно охотникам, и услышишь про ловушки, силки, места забоя. Ему же нравились более возвышенные объяснения странностям, находимым на великой равнине.

Боги стояли, высокие, руками они могли задеть небеса. По ночам их очи сверкали сквозь тьму холодным светом. Глядя вниз, они передавали послание: мы далеко, и расстояние рождает равнодушие. И все же в те давние времена боги были не такими отстраненными. Да, он сиживал с их смертными детьми, делясь теплом костров. То была эпоха, говорил себе Айвис, когда боги еще не покинули мир, когда смертные еще не разбили им сердца.

Линии валунов, пирамидки на холмах, огромные колеса — все это осталось после ухода богов. Отчаявшиеся смертные вперяются в небо, видя лишь угасающие огни потерь.

Уму ребенка нравилось думать, что оставленные позади и брошенные найдут новый язык, напишут на равнине каменные письмена с призывом к богам. В самом начале подобное дерзновение не сулит безнадежности. Звезды далеки, но не так далеко, чтобы не видеть мир внизу.

Светлым, безоблачным был день, когда Джеларканы атаковали колонну. Отцы семейств пересекли незримую границу… хотя, понял потом Айвис, Тисте едва ли совершили это по неведению. Иногда народ охватывает некая наглость. Она нарастает, эта наглость, усложняется, делаясь до странности непроницаемой для чувств более слабых: добродетелей честности и вежливости. Наглость говорит языком лжи, а если разоблачена, переходит к резне.

Однако наглецам свойственно неверное понимание. Если в первые дни Джеларканы казались смущенными идеей собственности; если они не вполне понимали, что требуется экспедициям Тисте и какие претензии будут выдвинуты впоследствии — это не было проявлением слабости. Задним числом Айвис убедился, что Джеларканы оказались способными учениками и быстро ухватили навязанный новый язык, все эти форты и заставы, лесоповалы и истребление зверей.

Раздались крики по сторонам колонны, потом вопли, и Айвис побежал к фургону, где сидели мать и бабка, сжимая младших кузин в объятиях. До сих пор руки старших надежно защищали детей от жестокостей мира… но теперь пораженный Айвис видел — ужасное существо прыгнуло в скучившуюся семью, заставив закачаться фургон, и еще одно сомкнуло огромные зубы на голове вола, вытащив мычащую скотину из ярма.

Кровь вырвалась из родичей Айвиса — будто алые простыни развились в воздухе. Огромный волк-Солтейкен порвал всех. Потом вылез наружу, рыча и отскакивая от копья — Айвис не заметил, кто из охотников его швырнул, он уже бежал к передвижному «дому», который стал всего лишь грудой порванных тел.

В ужасе он залез под днище фургона. Сверху, изо всех щелей, кровь родичей лилась дождем, укрыв его.

Воспоминания о дальнейшем были путаными, слишком рваными, чтобы собрать. Охотничья партия Джеларканов оказалась военным отрядом. Они легко могли истребить всю колонну. Но ударили лишь раз и отступили. Хотели донести послание на самом понятном языке. Лишь много лет спустя, когда война разгорелась по-настоящему, Джеларканы осознали: предупреждения не срабатывают. Наглецы называют их позором . И отвечают праведным гневом . Вот топливо мести и кары, вот родовые крики войн, и Тисте поступили вполне предсказуемо и, понимал ныне Айвис, совершенно подло.

«В разуме смерть играет с мертвецами, готовясь породить новую смерть. Чем крепче хватка смерти, тем тупее разум. Удивительно, почему история кажется мне лишь списком наглых глупостей?»

Как часто, спрашивал он себя, добродетель меняла мир? Сколь редкими и нестойкими были эти яркие мгновения? «Но давно ли любовь склоняется перед доводами рассудка? Не питается ли месть мыслями о любимых, о потерянных?»

Джеларканы проиграли войну. Потеряли земли. Правота была продемонстрирована кровью битв. Правосудие восторжествовало, делая триумф и справедливость ложью.

Так проявилось равнодушие богов, а язык строителей каменных лабиринтов был слишком прост, чтобы разрешить сложности мира. Кроме гибели семьи, из того дня он вынес понимание тщетности старых путей. Нет сомнений, те валуны еще лежат, став монументами неудач. Тисте присвоили земли, вскоре дикие стада пропали, но почва оказалась слишком тощей для посевов и слишком холодной для выпаса. Победители постепенно бросили завоеванное, вернувшись на юг.

Слуги убрали последние тарелки и блюда, принося кувшины с душистым подогретым вином. Айвис почти не беседовал за ужином, отбивая все знаки внимания. Не в силах концентрироваться на беседах, он утерял нити и почти впал в забытье, отдавшись лени. В иные ночи слова не стоят усилий.

Впрочем, Сендалат он отлично видел. Она сидела справа. Бесчестие соблазнительно. Беспокойство и понимание запретов лишь сделала желание более острым. Он знал, что ничего не сделает, не нарушит обычай. «Кроме убийства дочерей господина». Мысль пробудила его, заставив отбросить расслабленность своей прямотой и честностью.

Ялад болтал: — … потому что впереди, похоже, холодная неделя. Внешняя стена будет ледяной, они долго не выдержат и вынуждены будут подойти ближе к середине дома.

Айвис удивил всех, наконец подав голос. — Ты о чем, страж ворот?

— А? Да. Я предлагаю, сир, закрыть внешние проходы, сузив возможности для отступления.