Р. Скотт Бэккер - Око Судии

От одного вида пленного у Сорвила перехватило дыхание в горле, он мысленно вернулся под хлещущий дождь на бастионы, где он последний раз видел Тасвира — и своего отца. Даже зазвучали в ушах пронзительные горны…

Юноша не узнал Сорвила, только рассеянно таращился в никуда, как человек, которого побои заставили уйти глубоко в себя. К своему стыду, Сорвил отвернулся — как он себе объяснил, посмотреть на горизонт, какая будет погода. Да, конечно, погода. Казалось, что у лошади под ним вместо ног тонкие тростинки, она словно расплывалась в колышущемся от летней жары воздухе. Мир пах грязью, запекшейся на утреннем солнце.

— Т-ты? — проскрипел снизу голос.

Юный король не смог заставить себя посмотреть на него.

— Сорвил?

Вынужденный опустить глаза, он увидел Тасвира, который смотрел на него снизу вверх, и его некогда открытое лицо выглядело изумленным, испуганным, даже обрадованным, но на самом деле ни то, ни другое и ни третье. Пленник, покачнувшись, остановился и прищурился.

— Сорвил, — повторил он.

Конрийский конвой выругался, угрожающе дернул цепями.

— Нет! — закричал пленник, навалившись на цепи. Упрямый и беспомощный возглас. — Не-е-ет! — Его швырнули на колени прямо в грязь. — Сорвил! С-с-сорвил! Бейся с ними! Т-ты должен! Перережь им ночью глотку! Сорвил! Сор…

Один из рыцарей с квадратной бородой наотмашь ударил его в челюсть, и он покатился на землю, почти теряя сознание.

Как это случалось не раз со времени падения города, Сорвил почувствовал, что его разрывает пополам, на двоих людей, одного реального, а другого — бесплотного. В мыслях он соскользнул с седла, шлепнув башмаками в чавкающую грязь, и пошел, плечом отодвигая конрийцев. Он помог Тасвиру привстать на колени, поддерживая его под голову. Из ноздрей пленника толчками пульсировала кровь, пачкая грубую растительность на подбородке.

— Ты его видел? — закричал Сорвил в разбитое лицо. — Тасвир! Ты видел, что случилось с моим отцом?

Но настоящий Сорвил, от холода белый, как фарфор, лишь двинулся дальше вслед за своим провожатым.

— Не-е-е-ет! — доносился сзади хриплый крик и вслед за ним — резкий хохот.

Юный король Сакарпа продолжил изучать несуществующие облака. Истинный ужас поражения, как почувствовал он в глубине души, состоял не в самой капитуляции, но в том, как она укоренялась в сердце, как она зрела и росла, росла, росла.

Стоит оступиться, и она превратит твое падение в судьбу.

Наконец они подошли к северному периметру лагеря, к широкому полю, зеленый простор которого уродовали широкие колеи взбитого копытами дерна и оттеняли полоски цветущего желтушника. Группки всадников ездили во всевозможных построениях, повинуясь зычным крикам командиров — отрабатывали строевые приемы. Лошади у них были крепкие, напоминавшие породу, которую использовали сакарпские конные князья.

Раб вел его вдоль выстроенных в линию палаток, большинство из которых занимали всевозможные лавки. Если раньше Сорвил с провожатым везде проходили, в общем, не обращая на себя внимания, то сейчас они притягивали к себе взгляды, большей частью — со стороны кавалерийских патрулей. Некоторые даже окликнули их, но Сорвил сделал вид, что не заметил. Даже доброжелательные слова кажутся оскорблением, когда их выкрикивают на незнакомом языке.

Наконец, раб натянул поводья и спешился перед просторным белым шатром. У входа в землю был вбит кроваво-красный штандарт. На нем было изображено Кругораспятие над золотой лошадью — знак кидрухилей, тяжелой кавалерии, которая причинила Харвилу и его Старшей Дружине столько бед в стычках, происходивших еще до прихода Великой Ордалии. Рядом неподвижно стоял стражник, закованный в кирасу с золотой насечкой. Когда раб и вслед за ним Сорвил переступили порог, он лишь кивнул.

Внутри воздух был пронизан странным запахом, приятным, несмотря на горькие нотки. Словно от горящей апельсиновой кожуры. Сорвил стоял неподвижно, привыкая к тусклому свету. Помещение было почти лишено мебели и украшений: пол заменяли простые тростниковые циновки, со столбов свисала всевозможная амуниция, плетеная койка была завалена пустыми футлярами от свитков. Кругораспятия, вышитые на брезентовом потолке, отбрасывали на землю неясные тени.

Анасуримбор Кайютас сидел у края походного стола, приставленного к центральному столбу, один, если не считать лысого секретаря, который машинально, покрывал строчками текста папирус, видимо, пополняя разложенные вокруг него кипы документов. Принц Империи откинулся на спинку кресла, вытянул ноги в сандалиях и скрестил их перед собой на циновках. Не потрудившись поприветствовать Сорвила, он переводил задумчивый взгляд с одного листа папируса на другой, словно следя за ходом сложного логического построения.

Старенький сморщенный провожатый Сорвила встал на колени и прижался лбом к запачканным циновкам, после чего удалился тем же путем, как пришел. Настороженный Сорвил остался стоять в одиночестве.

— Ты думаешь о том, — сказал Кайютас, не отрывая глаз от вертикальных строчек, — было ли это преднамеренным оскорблением… — Он опустил на стол последний лист, продолжая пробегать по нему глазами, потом оценивающе глянул на Сорвила. — То, что за тобой послали раба.

— Оскорбление есть оскорбление, — услышал Сорвил собственный ответ.

Изящная усмешка.

— К сожалению, при любом монаршем дворе все далеко не так просто.

Императорский принц снова откинулся назад, поднял к губам деревянную чашу — вода, заметил Сорвил, когда он поставил чашу на место.

Нешуточное дело стоять перед сыном живого бога. Даже несмотря на то, что волосы у него были подстрижены так коротко и так странно повторяли очертания черепа, Кайютас очень походил на отца. То же вытянутое волевое лицо, те же блестящие глаза. И даже способность лишать воли. Каждое движение словно следовало продуманным линиям, словно он заранее мысленно наметил кратчайшие расстояния. А если он был неподвижен, то неподвижен абсолютно. Но при всем при том Анасуримбор Кайютас производил впечатление смертного человека. Было понятно, что он может пребывать в нерешительности, как другие, что если дотронуться до его кожи, то она окажется тонкой и теплой…

И что он может истекать кровью.

— Скажи мне, — продолжил принц, — как у тебя в стране говорят, когда хотят сказать, что люди занимаются бесполезной болтовней?

Сорвил постарался сдержаться.

— Языками мериться.

— Великолепно, — с восторгом рассмеялся принц. — Было бы прекрасное название для джнана! Тогда давай не станем мериться языками. Согласен?

Секретарь продолжал царапать на папирусе буквы.

— Согласен, — осторожно ответил Сорвил.